Все, что я могу сказать, если мне когда-нибудь снова представится шанс, я не

испорчу его. Я буду добр к тебе. Я буду лучше, чем просто хороший. И я буду бороться.

Даже если ты сбежишь, я верну тебя обратно. Я просто надеюсь, что у тебя есть

достаточно места в твоем сердце для усталого старого дурака, как я, который все еще

делает ошибки, когда должен знать, как лучше поступить.

Я люблю тебя.

Вернись ко мне, моя Эстрелла.

Матео.

Я смотрю на письмо в руках, как делаю каждый вечер, когда просыпаюсь и не могу

заснуть. Я могу видеть его только при свете, просачивающегося из-за занавески, но я знаю

каждое слово, каждую фразу наизусть. Это должно напоминать мне, за что я борюсь, напоминать, как тяжело было, когда Вера оставила меня почти год назад.

Я никогда не давал ей письмо. Я объяснил ей лично чувства, которые выразил в

нем. Я убирал в сторону все сомнения, которые у нее появлялись, а их иногда так много.

Но я никогда не давал его ей. Не было необходимости. Я написал письмо и сидел в своей

квартире, держась руками за голову, с разбитым сердцем, и понял, что этого не было

достаточно.

Вера заслужила больше, чем просто письмо. Она заслужила все, что у меня было. С

трудом мне удалось поговорить с братом и мамой Веры в Ванкувере и предложить купить

ей билет домой. Я сказал ее матери слова, которые вызвали у нее раздражение, что Вера

должна быть с семьей, с теми, кто ее любит.

Я люблю ее. Она — моя семья.

Это была авантюра. Я не знал, будет ли она даже в самолете, не говоря уже о том, простит ли меня. Так что я не торопился, чтобы убедиться, что все было правильно. Я

поговорил с Изабель несколько раз, и приложил все усилия, чтобы попытаться заставить

ее увидеть мою точку зрения. Я не хотел терять совместную опеку над Хлоей Энн; я не

хотел, чтобы она росла без отца.

Изабель почти смягчилась. Для этого потребовалось дополнительное

урегулирование деньгами, чтобы, наконец, заставить ее согласиться. Конечно, оно того

стоило. Ради того, чтобы не потерять свою дочь, я заплатил бы сколько угодно.

Ради того, чтобы вернуть Веру, я бы сделал все.

После того, как я прибыл в аэропорт, то ждал, когда приземлится самолет, стараясь

быть при этом незаметным. Я был уверен, что выглядел подозрительно, но мне не

хотелось давать повод Вере отступить. Я почувствовал ее прежде, чем увидел, ее аура

притягивала меня, как гравитация. Она выглядела очень красивой, настолько, что я едва

мог стоять на ногах и смотреть, когда она проходила мимо. Резкая боль охватила всю мою

грудь, и я был уверен, что со мной произошел сердечный приступ. Но это была всего

лишь реакция на то, что я увидел ее, и боль, что могу все еще ее потерять, в конце концов.

Обычно, я уверенный в себе человек — моя карьера привила мне это. Но в тот

момент я чувствовал себя абсолютно противоположно. Я направился в туалет, чтобы

плеснуть воды на лицо. Я смотрел на себя в зеркало и не видел уверенного человека в

строгом костюме. Я видел маленького мальчика, сердце которого лежало в чьих-то руках.

Я зашел в самолет на последней минуте и подготовился, когда пробивался вниз по

проходу. Я проигнорировал раздраженные взгляды людей, которым пришлось ждать

меня, и затаил дыхание, пока не увидел ее.

Вера была повернута к окну, а ее волосы закрывали лицо. Она выглядела

маленькой и тоскующей, и я жаждал коснуться тех блестящих локонов, которые падали на

ее спину, карамельно-апельсинового цвета. Женщина, сидящая возле прохода, уставилась

на меня с явным разочарованием — она думала, что с ней не будет никого рядом всю

поездку. Она не знала, что все мое внимание будет на другом сиденье во время полета.

Мое терпение испытывалось. Я сидел там, все еще как камень, глаза были

прикованы к Вере: во время движения самолета по земле, во время взлета, когда набирали

высоту. По тому, как вздымалась ее спина и иногда вырывающимся тихим всхлипам, я

понял, что она плачет. Потребовалось много усилий, чтобы не сломаться самому. Я хотел