– Женщины… мужчины… – подсказывал Марк.

– Женщина… – Торкват перевернул страницу и показал Марку изображение Цирцеи. Волшебница на объемной картинке превращала спутников Одиссея в свиней.

– Он ничего не помнит, – сказала Мнемосина. – Медики проверяли.

Мальчик перевернул страницу с изображением Цирцеи и вновь зашевелил губами. Только тут Марк догадался, что юный Торкват заново учится читать.

Корвин закусил губу.

Трое взрослых вышли из палаты.

– А второй? – спросил Марк. – Сын Камилла…

– Малыш потерял дар речи, мочится под себя, – ответила Мнемосина. – Он вновь младенец в подгузниках. И мать не отходит от него ни на секунду.

– Мерд! Мерд! Мерд! – Марк был почти готов понять, что такое “бешеная ярость”. – Мы можем просканировать мозг Камилла?

– Это ничего не даст…

– Как его лишили памяти? Стирание личности?

– Не похоже. Нигде на голове нет следов от электродов. А при стирании личности такие следы остаются. И потом Торкват… Не похоже, чтобы маленького Торквата подвергли подобной процедуре.

“В самом деле, не похоже”, – согласился голос.

– Тогда эликсир правды? Он разрушает генетическую память патрициев…

– Возможно… – не слишком уверенно произнесла Мнемосина.

– Анализы крови? Данные обследования? – не оставлял попыток выяснить истину Корвин.

– Не можем определить, – вздохнула девушка. – Скорее всего, детям дали сильнодействующий препарат. Но отпустили только через несколько дней. Мы обнаружили у Камилла в крови следы какого-то неизвестного вещества… А у Торквата – все чисто.

– Если выясните что-нибудь новое, сообщите мне, – это все, что мог сказать Мнемосине Корвин.

Флакк первым вышел из корпуса, огляделся. И только после этого позволил выйти следователю.

Юноша остановился на ступенях, глядя на раскинувшийся вокруг парк. Корвин почти физически ощутил невыносимую тяжесть на плечах. Как ему хотелось послать все немедля в Тартар, позабыть обо всем. Бежать… Сесть на первый попавшийся челнок. Он не выдержит больше! Не сможет. “Отвяжитесь от меня!” “Оставьте меня в покое!” – хотелось крикнуть ему, как мальчишке-подростку. Сесть на ступени, разрыдаться… От перенапряжения он весь дрожал.

Флакк положил ему ладонь на плечо:

– Ты устал, Марк. Как только все кончится, отправляйся на Капри. На острове у меня есть отличная вилла. Море, пещеры, горы… Выбирай что хочешь.

– Я хочу на Капри сейчас! – У Марка внезапно брызнули из глаз слезы. – Пусть консулы следят… как им поручили… пусть делают, что хотят. Составляют свои проскрипционные списки. Как Сулла…

“Сулла – это не вожак!” – шепнул голос предков.

Марк оцепенел. О, боги! Как он сразу не догадался!

Корвин бегом кинулся назад к посадочной площадке. Трибун – за ним.

– Куда ты так бежишь? – изумился Флакк. – Можно подумать, ты только что узнал, кто стоит во главе секты.

– Мы отправляемся в гости к Сулле. Луций Корнелий Сулла… Где он сейчас?

– В своем имении, надо полагать. Он давно уже не появлялся на людях. Ты что, считаешь, что патриций Луций Сулла стоит во главе секты? – изумился Флакк.

– “Сулла” – это не вожак.

Один из предков ныне здравствующего патриция решил взять это имя, чтобы поразить остальных своей дерзостью и своими претензиями. Впрочем, все Корнелии были заносчивы. Новый Сулла не оправдал ожиданий. Он не был хорошим полководцем и не претендовал как лавры тирана, как его тезка. Ни он, ни его потомки не отличались безобразием, как знаменитый диктатор. Вполне заурядная внешность, в меру подправленная умелыми стилистами. Чем славились потомки первого Суллы, причем, от поколения к поколению все больше и больше – так это тягой к прекрасному полу, вину, диким забавам, и политическим интригам. “Дерзость всегда и везде” – стало их девизом. Дерзали они с поразительной настойчивостью. Казалось, они мечтали об одном – удивлять соплеменников. Скользкая эта дорожка заводила их в неведомые дебри.

Дом нынешнего наследника безумного рода успел изрядно обветшать и состариться. Но огромное строение, выкрашенное в темно-вишневый цвет, по-прежнему подавляло своим мрачным великолепием. Атрий был отделан черным мрамором, вместо отверстия в потолке – ночной небесный свод, усыпанный искусственными звездами. В двух огромных чашах пылал настоящий огонь. Пахло дымом, горелым маслом, пряными травами. Корвин глянул под ноги и оторопел: на полу извивались сотни змей. Огромные черно-зеленые твари сворачивались в клубки, вскидывали головы, разевали бледно-розовые пасти. У Марка мороз пробежал по коже, рука сама рванулась к рукояти бластера.

– Не надо, – сказал Флакк. – Это же иллюзия. Они не шипят… Да и пол совершенно гладкий…

Марк судорожно сглотнул.

– Глупая шутка. В стиле Суллы.

– Дорогие гости, я в таблине, – раздался насмешливый голос под потолком. – Это прямо. Дверь с черепом.

Хозяин называл свой кабинет на римский манер. Кое-кто из обитателей Лация отказывался изучать всеобщий и предпочитал говорить на латыни, языком отгораживаясь от остального мира. Есть китежане, которые признают только русский, на Колеснице “Дети мадам де Сталь” говорят исключительно по-французски. Одна Нерония болтает только на всеобщем, хотя и имеет свою реконструкцию.