Не случайно против комиссии выступили общественники, исповедующие различные политические взгляды – от апологета Кремля Михаила Леонтьева до крайнего либерала Леонида Радзиховского. М. В. Леонтьев согласен с понятием «фальсификация истории», но определяет комиссию как «вопиющее противоречие с концепцией развития образования» [62] .

Л. А. Радзиховский видит в борьбе за «историческую безопасность» результат «оборонного сознания» российского общества, травмированного после 1991 г., которое «не может приспособиться к современному миру – и инстинктивно прячется в раковину прошлого» [63] .

История – не политический заказ – подобные писания живут меньше бабочки-однодневки. История, безусловно, связана с идеологией государства, с коллективной памятью, с национальными символами, но они проектируются в массовом сознании в школе. Каждое государство имеет свои мифологемы, создающие незримое чувство общности. Университеты, однако, разрушают эти мифы – таково призвание науки. Эта комиссия затрагивает все уровни образования – от школьного до университетского, вводя регламентированную цензуру с весьма растяжимым для исторического повествования понятием «фальсификация».

Новая идеология связана со старыми тайнами – Сергей Нарышкин возглавил и комиссию по защите государственной тайны, что явилось симптоматичным, и было связано с проблемой рассекречивания архивов. Оправдаются ли надежды одного из членов комиссии – историка Николая Сванидзе, на раскрытие архивов, это вопрос, ответ на который скорее отрицательный, тем более что сам Н. К. Сванидзе считает равнозначными «интересы России» и «интересы исторической науки» [64] .

Российская Федерация является легитимной наследницей СССР. Советское наследство, однако, разделяет российское общество на две крайности – отрицание и ностальгию; и должна ли Россия нести ответственность за сталинский режим?

Для историка подобный вопрос излишен, «вина» в истории не присутствует как академическая оценка, а является политической категорией победителя. При ином развитии Второй мировой войны в Нюрнберге были бы другие подсудимые, осуждаемые с не меньшей яростью.

Для россиян ответ на этот вопрос важен. Отношение к Сталину и сталинизму является лакмусовой бумажкой общественной позиции. Сталин – вторая фигура в истории России после Петра I, которая разделила общественное мнение на всех уровнях. О Ленине почти нет дискуссий, он лежит забытый в мавзолее и привлекает туристов, а если изредка возникают споры, то только о том, следует ли его похоронить или нет.

Если отрицание Сталина и советского прошлого было модным во времена Ельцина, то во время второго мандата Путина и уже при Медведеве наметилась тенденция в противоположном направлении – оправдание его действий. Вводится новый политкорректный язык – вместо «тоталитарный режим» – «личный режим» Сталина, вместо «распад» СССР – «трансформация», вместо «двоевластие» Путин – Медведев – «тандем», вместо «Чеченская война» – «военно-политический кризис» и т. д.

В руководстве А. В. Филиппова для учителей средних школ, преподающих современную историю России, Сталин назван «эффективным менеджером», а после бурной общественной реакции – «рациональным управленцем». Репрессии определены как «кровавая ротация» и «жесткий отбор» бюрократии, и как «стремление обеспечить максимальную эффективность управленческого аппарата» [65] – нечто вроде качественного отбора.

Если трактовка Сталина разделяет россиян, то их оценка Великой Отечественной войны однозначна – это святая память для всех поколений. Не случайно после войны Сталину прощают репрессии 30-х годов, эйфория от победы порождает ожидание перемен к лучшему благодаря жертвам России в войне, что сильнее семейной памяти о репрессированных [66] . Ликование от победы общее, национальное, российское. Это чувство и сегодня объединяет всех россиян новой России.

И здесь, в сущности, главная причина создания этой комиссии – защита этой памяти. Если для россиян Великая Отечественная война и сталинизм – это различные вещи, то на Западе существует тенденция их слияния в одно целое в пользу отрицания. Поводом создания комиссии при президенте РФ явилось решение Европейского парламента от 23 сентября 2008 г. объявить 23 августа «днем памяти жертв сталинизма и нацизма» [67] .3 июля 2009 г. в Вильнюсской декларации ОБСЕ подтвердила резолюцией решение Европейского парламента [68] .

Отождествление сталинизма и нацизма с академической точки зрения не присутствует как спор – хотя и близкие по многим показателям, эти два явления достаточно разнородны, и не могут отождествляться. Академические среды, однако, далеко не влияют на общественное мнение, которое в большей степени подвластно политическим спекуляциям или невежеству.

Институции отвечают институционально – ответом России Европейскому парламенту явилась указанная комиссия. К сожалению, ответ России был не менее ограниченно-бюрократичным, чем декларация европейских парламентариев.

Высказывания некоторых членов комиссии (С. Е. Нарышкин, Н. А. Нарочницкая) напоминают брошюру 1948 г. «Фальсификаторы истории» в ответ на сборник Государственного департамента США о советско-германских взаимоотношениях (1939–1941) «Nazi-Soviet relations», 1939–1941. В брошюре говорится о «вероломной позиции» США, о «клеветнической кампании» против СССР, целью которой является «ослабление международного влияния» [69] .

Наталья Нарочницкая, заместитель председателя Комитета Госдумы по международным делам, определила цель комиссии как «задачу государственной политики», которая защищает не только «оскорбленную гордость великороссов», но и является ответом на «отрицание России как исторического явления». «Извращается смысл нашей победы. Ее постоянно игнорируют. Я не удивлюсь, если следующее западное поколение не будет знать вообще, кто с кем воевал. Будут думать, что демократические страны воевали против двух тоталитарных монстров, которые спорили за господство.» [70] .