– Да, я – «добрый человек», – спокойно произнес Дижон Пьери и подбросил ветки в пылающий костёр.

В замке Пуатье по длинному и просторному коридору прохаживался высокий мужчина в одежде аббата. Он сильно нервничал и мял в руках кожаные перчатки. Его безобразный шрам над правым глазом еще больше вздулся и покраснел. От дверей приемной залы к нему уже спешил слуга графа де Пуатье.

– Я не люблю, когда меня заставляют ждать, – вскричал аббат на предложение слуги еще немного подождать. – Передайте вашему хозяину, что папа Иннокентий еще в мае сего года назначил меня своим легатом во всех делах, происходящих в Лангедоке и Окситании.

– Я всё это прекрасно знаю, дорогой Арно Амори.

Аббат подпрыгнул на месте от неожиданности. Прямо за его спиной стоял граф Альфонс де Пуатье с заспанным лицом, в парчовом халате и в шлепанцах на босую ногу. Его спешно разбудили посреди ночи в связи с неожиданным приездом отца Амори, поэтому граф еще не успел до конца проснуться.

– Вы так кричите, святой отец, что не только я узнаю о вашей тайной миссии, но и всё мое графство уже утром будет шушукаться об этом в каждой крестьянской лачуге.

– А мне всё равно! – не успокаивался аббат Амори. – Я видел его! Я видел его своими собственными глазами, как вижу сейчас вас.

– Кого? – спокойно спросил граф де Пуатье, усаживаясь на кресло принесенное слугами и теплее запахивая халат на груди.

– Дижона Пьери! Дижона Альбигойца!!! – вскричал аббат, захлебываясь собственной слюной. Он отшвырнул в сторону предложенный ему стул и яростно зашагал вокруг кресла графа де Пуатье.

– У меня сейчас нет людей, чтобы пуститься за ним в погоню. Мой отряд крестоносцев должен прибыть в Ангулем только через четыре дня. А за это время дьявол будет уже где угодно: в Лиможе, в Клермоле, в Ле-Пюи наконец!

– Ну, до Ле-Пюи, целая неделя езды, а то и больше, – зевнул сонно граф. – А ваш Дижон Альбигоец, наверное, идет пешком.

– Как бы не так, любезный де Пуатье! Как бы не так! – не унимался аббат Амори.– Он едет на превосходной повозке, и у него есть целый отряд: человек пять или шесть, я не успел сосчитать. Они так быстро умчались на своих лошадях, что только сам дьявол мог управлять этими животными.

– Ну, вы, наверное, слегка преувеличиваете, отец Амори. После длительного переезда по нашим графствам вы очень устали, вам нужно отдохнуть, – графа де Пуатье все больше клонило в сон, и он уже начал сожалеть, что из-за какого-то Дижона Альбигойца его подняли с теплой постели.

– Как я могу отдыхать, если по земле Франции разъезжает сам дьявол со своей дьяволицей?

– С дьяволицей? – последнее замечание задело сознание графа. Сон как рукой сняло.

– Да, да, – еще больше распылялся аббат, – о чем я вам и толкую здесь уже битых полчаса. С ним была женщина в черных одеяниях монахини или послушницы, я не разглядел. Но это неважно, дорогой де Пуатье, а важно то, что он вернулся и вернулся не один. У Дижона Альбигойца есть сообщники. И я даже могу догадаться, куда они отправились.

– И куда? – заинтересовался граф де Пуатье.

– Конечно, в Каркасон. Ведь там месяц назад были замечены сборища этих добрых людей, которые своей ересью сбивают наших католиков с пути истинного. Не зря папа Иннокентий объявил им войну. Теперь весь юг Франции объят одним пожарищем, на котором сгорают эти проклятые еретики.

Глаза аббата горели адским пламенем, правая сторона лица поддергивалась в мелких судорогах, руки тряслись.

– Да, но многие бароны юга тоже участвуют в этих, как вы говорите, сборищах, – заметил Альфонс де Пуатье.

– Вы намекаете мне про тех, которые при свете божьем живут по католическим законам, а ночью устраивают тайные сходки и губят свои души ересью? – оскалился аббат Амори. – Папа Иннокентий призвал нас, истинных служителей Господа нашего, очистить земли Франции от этой заразы. С его уст слетели слова из писания царя Давида: «Бог узнает своих!». А это дает мне полное право вершить суд Господень над всеми подряд. Даже, если рука моя покарает невиновного, то душа его будет встречена в раю и обласкана Всевышним.

– Вряд ли, королю Филиппу понравятся ваши действия, святой отец, если вы начнете уничтожать не только простых людей, но и знатных баронов. Не вызовет ли это недовольство у его величества? – поинтересовался граф де Пуатье.

– Я прекрасно понимаю вас, дорогой Альфонс, – снисходительно улыбнулся аббат Амори, и улыбка эта еще больше не понравилась графу, чем речь священника. – Вы переживаете за собственную голову. Но могу вас уверить, дорогой граф, что если против вас и подобных вам не будет явных доказательств, обвиняющих в ереси, то вас никто не тронет.