— Да ладно тебе, подруга! Он же почти бывший! — Широко улыбнулась я в ответ.

— И запрёт тебя Литнер в спальне, пока вся дурь из головы не выветрится.

— Так, чтобы выветрилась, свобода нужна ведь, а не спальня, Алька!

— Ещё одно слово в таком духе и я ему прямо сейчас позвоню.

— У тебя, между прочим, обеденный перерыв закончился. Папа строгий руководитель?

— Строг, несправедлив и вообще относится ко мне предвзято! Мы в субботу с тобой об этом поговорим. Как ты в субботу? Свободна? — Засобиравшись, бросила отцепное предложение Алька.

— Мы с Костей едем на природу дышать воздухом и пить вино. — В странной эйфории отмахнулась я, точно зная, что никуда не поеду. Альбина недоверчиво прищурилась и поджала губы.

— Глаза у тебя странные, врёшь наверняка. — Пробубнила, впрочем, без особой старательности, и из-за столика в кафе подхватилась, пока об опоздании ей мой отец не напомнил.

Сославшись на головную боль и желание отдохнуть в одиночестве, с Костей я действительно ехать отказалась. Бесцельно бродила по дому, выглядывая в окна, исследуя огромные, но пустые комнаты. Переизбыток пространства давил на меня так, как на некоторых давят стены, потолки, люди. Я чувствовала себя такой же пустой. С широкой душой, большим и добрым сердцем, но совершенно пустой! А оттого какой-то ненужной… Долго пыталась согреться у камина, хотя летний зной едва ли позволял кому-то продохнуть.

Мысль о том, что нужно уехать, пришла совершенно неожиданно, а оттого показалась единственно верной. Ещё несколько дней назад в разговоре с подругой, я просто согласилась с ней, не видя повода спорить. Согласилась, подыграла. Теперь же сама пришла к этому и, глядя на цель, совершенно не замечала препятствий. Я смотрела на догорающие поленья, на то, как последний огонёк в них тлеет, рискуя вот-вот исчезнуть навсегда. В тот момент если и сожалела о чём, так это о том же камине, погреться у которого, любуясь на гениальную работу мастера, больше не придётся. Уходя, захватила с собой лишь дамскую сумочку и документы, а уже следующим утром оказалась на другом конце земли. С горечью вынуждена была признать, что душе легче не стало. Внутри всё так же млело, завывало, маялось. Но нужно было решать проблемы насущные. Где-то жить, что-то есть, найти работу и адаптироваться к диалекту.

Время шло, обыденность затягивала. Уже через неделю то, что казалось неразрешимым, потеряло смысл. Не было того, перед кем чувствуешь себя виноватой, того, кому что-то должен, кому всегда обязан. Не нужно улыбаться, не нужно делать вид, будто ничего не беспокоит. Я, наконец, набралась смелости позвонить домой.

О том, что расстаёмся, Костя выслушал молча. Неуверенно хмыкнул, неразборчиво что-то пробормотал.

— Я тебя не отпускаю. — Проговорил в итоге тихо и внушительно. В тот самый момент, когда я сама смолкла, его ответа ожидая.

— Костя, это всё. — Прошептала я, запоздало осознавая, что не его — себя по живому режу.

— Уверена?

— Да. — Выдохнула, чувствуя, что его обвинений выдержать не смогу.

— Уверена, что справишься? — Со злым смешком уточнил он, а я растерялась.

— Прости.

Услышав последнее, он оскалился, свободу почувствовал, власть надо мной.

— Поговорим об этом, когда вернёшься. — Пообещал, зная наверняка, что озноб от этих его слов меня насквозь прошиб.

— Костя, я к тебе не вернусь.

— Отдыхай, котёнок, ты устала. А как почувствуешь, что уже пора… — Неприятное молчание породило разумные опасения. — Солнце, я буду ждать тебя. — Заверил и отключился.

Отец сделал попытку отчитать, мать, я практически уверена, удивлённо приподняла брови, но особого восторга, впрочем, как и неодобрения, демонстрировать не стала. Алька позвонила сама и сообщила о том, что крыша у меня всё же съехала, а вот единственным, кто не захотел принимать мой отъезд как факт, стал Андрей. Он нецензурно выругался по телефону. Он дважды перезвонил, чтобы разговор продолжить, ведь его нравоучений слушать я не желала. Именно он приехал уже на следующий день, чтобы, как сам выразился, посмотреть в глаза, чтобы, удерживая за руку, обратно вернуть. Делал внушение, спорил. Не желая мириться, выругался снова. Долго сверлил взглядом и играл желваками. Выслушал мои весьма сомнительные объяснения. То гневные, то слезливые оправдания. Общую подавленность отметил, потерянность, а в итоге холодно улыбнулся, прощаясь.

— Знаешь, Рит, наверно, я бы тебя даже пожалел. Ведь тебе так плохо сейчас, так тяжело… — Зубы сцепил, оскал сдерживая. — Так бы и случилось, если бы первым не увидел крёстного. Его понимаю, тебя… — Тяжело вздохнул, в нетерпении разводя руками. — Извини… — Зло выдохнул.

В следующий раз в попытке образумить он появился только через полгода. С невестой под руку, но всё с тем же неодобрением в глазах. Он отшучивался, посмеивался, а на деле своим авторитетом задавить пытался. Юлечка прижималась к нему всё теснее, непонятную для себя агрессию ощущая, я же любые намёки и советы переводила в шутку, используя подобный метод общения как защиту.

Новые отношения завести не захотела, сделать попытку исправить отношения прошлые не смогла. Чувствовала себя нашкодившим ребёнком, которым, по сути, и являлась, но отступить от задуманного… может, смелости не хватило, может, уверенности в себе. Я была неправа по всем пунктам. Уезжая, понимала это. Понимала и, покупая билет обратно. Сбежать от Кости получилось. Он мне позволил. А как же сбежать от себя?.. Потому и вернулась. Измучилась, истосковалась без него. А черту переступить не смогла. Ведь стыдно было прийти туда, где разрушила, растоптала всё из-за прихоти, из-за каприза… Дома оказавшись, решилась, наконец, удар принять. Знала, что он сделает первый шаг, ведь Костя мужчина. Знала и задерживала дыхание в нетерпении, понимая, что с некоторых пор мы находимся по разные стороны. И о том, что противостояние — единственный способ сдержать его напор, догадывалась. Оттого и приняла как врага. Привыкла врагом его считать. Весь год себя убеждала в этом, а он почувствовал. И вызов, и страх уловил. А теперь целенаправленно уничтожает. Морально. Ведь сделать мне больно позволить себе не может. На плоды своего труда любуется и всё просчитать пытается, когда же сломаюсь.