Только когда моя мама приехала, я смог узнать все детали. Мой отец был самым осторожным водителем; он всегда пользовался ремнем безопасности, никогда не ездил с превышением разрешенной скорости и, когда садился за руль, он не уподоблялся другим жителям Нью-Йорка, которым было присуще сумасшедшее агрессивное поведение на дорогах. Он был осторожным водителем. Он даже капал мне на мозги по поводу того, как много денег он сэкономил на авто страховании, потому что был аккуратным водителем.

Тот же самый доктор сидел перед моей мамой, мной, Холденами и Дженни, но на этот раз история была другой. Они вообще не пытались что-либо сделать. Его череп размозжило о лобовое стекло. У него не было шансов.

— Подождите, вы уверены? Я имею в виду, может нам стоит опознать его. Мой отец всегда пользовался ремнем безопасности. Всегда. Мам, скажи ему, — попросил я, слегка подтолкнув ее локтем.

— Я опознала его, Блейк. Это твой отец.

Я недоуменно посмотрел на Барри.

— Но, я не понимаю. Он не сел бы за руль не пристегнувшись. Я знаю, что он бы так не сделал. — Это не имело никакого смысла. Ни малейшего. Мой ответственный отец не сделал бы такого.

Доктор продолжал объяснять ситуацию, и я смутно помнил, что он говорил.

Маленькая ручка Дженни в моей руке помогала мне держаться. Она, словно нить, собирала меня воедино. До тех пор, пока…

— Уровень алкоголя в крови вашего мужа в три раза выше разрешенного.

— Подождите. Вы ошиблись, он не может быть моим отцом, мой отец не сел бы за руль даже после бокала вина. Мам, скажи ему. Он бы не сделал этого. Правда? Скажи им! — произнес я чуть громче. Дженни сжала мою руку, и я стал взглядом умолять маму прекратить все это. Все изменилось. Я перестал чувствовать одиночество и боль, я почувствовал откровенную ярость. Как он мог так поступить? Как мог оставить нас вот так?

В тот день моя жизнь изменилась. Из жизнерадостного Блейка я превратился в злого на весь мир, и всем сердцем надеялся, что мой отец смотрел на нас сверху. Я молился, чтобы он мог увидеть мою мать, лежащую на его темно-красном гробу и рыдающую над ним, не в силах отпустить его. Я ненавидел его. Я ненавидел его всей душой за то, что он сделал с ней, со мной.

— Я не знаю, что сделать, чтобы помочь тебе, Блейк, — призналась Дженни, держа меня за руку в задних рядах церкви. Я так и не подошел к блестящему ящику. Я не хотел туда идти. Зачем?

Его там не было.

— Я в порядке. Ты делаешь все, что можешь, и я счастлив, что ты здесь, — я снова посмотрел на своего дядю Тима, который пытался оттащить мою мать. Я был рад, что это последний день. Видеть свою мать в течение трех дней такой потерянной и испытывающей боль было слишком тяжело для семнадцатилетнего парня, чтобы справиться с этим. Он это сделал. Он сделал это, и я ненавидел его за это. Что за эгоистичный ублюдок.

— Блейк?

— А? — буркнул я, как идиот. Я даже не почувствовал, как тетя Труди положила руку на мое плечо, и не слышал, что она сказала.

— Хочешь поехать с нами в мемориальный парк?

— Имеешь в виду кладбище? Можешь произнести это. Он мертв.

— Блейк! — я слышал, как Дженни звала меня, когда побежал к своей машине и начал что есть мочи колотить кулаками по крыше. Со всей силы я хлопал дверью, снова и снова. Ярость кипела во мне, и непрошеные слезы потекли по щекам с каждым ужасным обвинением, слетавшим с моих губ.

— Я, бл*дь, ненавижу тебя! Ты, чертов, гребаный кусок дерьма. Как ты мог? Ты, подонок, эгоистичный ублюдок. Ненавижу тебя. Ненавижу! — я выкрикивал оскорбления снова и снова, пока моя машина принимала на себя основной удар моего гнева. Я чувствовал, что Дженни стояла прямо за моей спиной в своем черном пальто, скрывавшим черное траурное платье. Вся эта ситуация была хреновой.

Я прошелся взглядом по случайным свидетелям в одинаковых мрачных черных одеждах. Они походили на полоски зебры на фоне свежевыпавшего снега, белым полотном покрывшего землю.