— Почему мы в черном, Дженни? Почему мы все в черном? Это чертовски мрачно.

— Блейк, — тихо сказала Дженни, шагнув ко мне. Я ненавидел этот взгляд на ее лице. Ненавидел темные круги под ее глазами, свидетельствовавшие о том, что она плакала три дня подряд. Я ненавидел всех этих гребаных людей в черном и их дурацкую жалость. Я не хотел их жалости, я хотел своего чертового отца. Мой зависший в воздухе кулак опустился на машину, оставив еще одну вмятину на ее капоте.

— Идемте, вы двое, — приказал Холден, глядя на нас тем строгим взглядом, который всегда заставлял меня уважать его.

Этот раз ничем не отличался. Приобняв каждого из нас за плечи, Барри повел нас к своей ожидающей машине.

Рука Дженни скользнула за его спиной и ухватилась за шлевку моих черных брюк. Моих мрачных, черных брюк.

— Я должен поехать со своей мамой. Я в порядке, — сказал я, уходя прочь.

— Оставь его в покое ненадолго, Дженни Линн. Пусть идет к своей маме, — я услышал, как Барри сказал за моим плечом. Я не остановился, боясь, что если сделаю это, то мои ноги перестанут двигаться. Я не хотел, чтобы моя мама видела меня таким. На нее и так много навалилось. И вот, что я сделал. Я сыграл свою роль. Сложную роль сильного, занявшего место папы мужчины.

Дженни села рядом со мной в первом ряду, как только мы прибыли к месту его последнего пристанища, и взяла меня за руку в то время, как я держал за руку свою маму. Вот и все. Конечный пункт назначения. Последняя остановка. Как только мы покинем эту могилу, мы больше никогда не увидим моего отца снова. И останется только фотография, которая не сможет заменить его. Это тяжело. Понимание того, что мой отец был в этом ящике, и я больше никогда не увижу его. Никогда.

У меня перехватило дыхание и сдавило грудь. Внезапное чувство клаустрофобии, которое я ощутил, невозможно было вынести. В ушах раздался пронзительный, громкий звук. Люди, которые пришли выразить свое уважение, стали размытым черным пятном. Рука Дженни выскользнула из моей и метнулась к моей матери. Я не почувствовал, как мамина рука ускользает из моей руки. Я не понял, что ее тело покинуло холодный металлический стул, пока Дженни не склонилась над ней. Именно Сара позаботилась о моей маме, помогла ей встать на ноги и повела к машине Холдена. Я не мог себя контролировать.

Остаток дня прошел примерно в том же духе. Люди приходили и уходили, приносили еду, которая нам была не нужна, и без конца выражали соболезнования. Я хотел, чтобы все просто ушли. Разошлись по домам и позволили нам самим справляться с нашим горем. К четырем вечера с меня было достаточно. Если бы еще хоть один человек сказал, как ему жаль, я бы закричал. О чем они вообще сожалели? Они ведь не заставляли моего отца сесть пьяным за руль.

— Как ты? — присаживаясь рядом со мной на скамейку у пианино, спросила меня мама, которая сама еле держалась.

— Я в порядке. А ты?

— Нет. Совсем не в порядке, но буду. Я криво усмехнулся.

— Я не понимаю, мам. Зачем ему бы ему это делать? Мне кажется, что в любую секунду из-за угла появится Эштон Кутчер. Как будто это все большая долбаная шутка.

— Осторожно, приятель, — отчитала она, — Я знаю. Я тоже не понимаю, Блейк. Действительно не понимаю. Мы вызывали такси, выпив пару бокалов. Я не знаю, зачем он сел за руль. Твоя бабушка — единственная, кто сказал что-то разумное.

— Правда? И что же? — спросил я, видя, как дядя Тим утешал мою бабушку.

Теперь, он ее единственный сын.

— Она говорит, что пришло его время. И неважно, случилось бы это, когда он спал или еще как. Просто пришло его время.

— Это дерь…это херн... Он умер, потому что напился и пытался доехать до дома.

— Милый, он оставил нас не специально. Он бы никогда так не поступил. Ты ведь знаешь это.

— Ага, поэтому он сел за руль пьяный. Где Дженни? — спросил я, оглядываясь.

Моя мама похлопала меня по коленке, печально улыбаясь, и сообщила мне, что видела ее наверху. Я встал со скамейки и поднялся в свою комнату.

Серьезно? Мой отец лежал в земле, а она спала? Весь мир полетел к чертям. А Дженни свернулась калачиком, подтянув свои ноги в черных колготках к груди. Моя кожаная куртка прикрывала ее обнаженные руки, и, если бы я моментально не разозлился, что она спала в такое время, я бы подумал, что это самое милое, что я когда-либо видел.