— Да-да, мы бы ещё хотели получить справку для школы. — Вмешался папа.

— Ну, конечно, конечно… секундочку… — доктор поднял телефонную трубку, — Борис Витальевич, вы не зайдёте ко мне на минуточку?

Появился врач, с которым Лев Ваныч стал шептаться о чём-то, показывая свои

бумажки, Причём, этот новоприбывший всё время сверлил Гельку пристальным взглядом. Потом он прошёл к столу, бросив Льву Ивановичу: "Ну, напишите"…неизвестной

этиологии", опёрся на стол, нависнув над ним, и спросил с расстановкой:

— Вас что-нибудь беспокоит?

— Не-ет, — протянула Гелька, с опаской глядя ему в глаза.

— Вы уверены?

Она лишь кивнула.

— Хорошо.

Борис Витальевич отвернулся от стола.

— Лев Иванович, собираетесь назначить повторное обследование через полмесяца, кажется? Пригласите меня.

И он не оглядываясь, и не прощаясь, вышел.

Фу… Ангелина с облегчением выдохнула и подумала: "Ну, и тип! Можно подумать, он её в чём-то подозревает — в краже государственных секретов, не иначе! Обследование через две недели — как же! Она скорее ногу сломает.

— Мой коллега настаивал на госпитализации и полном обследовании, но я не вижу необходимости.

Папа, до сих пор смирно сидевший на стуле, обеспокоенно задвигался:

— Что-то не в порядке?

— Нет-нет, вот я вам выписываю справочку, придёте ко мне на приём недельки через две. Ну, конечно, — тут он взглянул на Гельку, — в случае каких-нибудь жалоб — добро пожаловать! Но лучше не болейте.

— Мозговая дисфункция, вызванная заболеванием неизвестной этиологии! — с чувством прочитала Ангелина, шествуя по больничному коридору. — Отпад!

Дома мама лишь поджала губы, прочитав диагноз, который значился в справке. Брат, конечно, поупражнялся в остроумии, окрестив её "заразой неизвестной этиологии с мозговой дисфункцией, сдвинутой по фазе".

— Как это меня в больницу не упрятали с таким диагнозом? — спросила Гелька, задумчиво поглаживая кота, когда брат получил своё.

— Да ты что! Тут такое было! Родители быстро скумекали, что врачи в твоей болячке ни бум-бум. Мама папу за грудки, говорит: "неизвестно какие болезни" они "неизвестно как" лечат! К тому же, никто не был уверен, не опасно ли тебя

перевозить. Тебе крупно повезло, что ты в их истериках участия не принимала,

только лежала и страдала.

Девочка поёжилась, но мысли её уже приняли другое направление:

— Завтра я в школе настрадаюсь!

Дома, как будто, было всё, как прежде, и всё не так. Мама была на нервах: ей не нравился диагноз, не нравилась Гелькина бледность и блеск глаз, не нравилась эта странная болезнь, которая неизвестно от чего началась и неизвестно, чем аукнется.

А, если мама на нервах, то и всё не в порядке. Гелька уже сейчас беспокоилась, удастся ли ей отвертеться от грядущего обследования, учитывая мамины настроения.

***

В школу на следующий день Ангелина шла с бьющимся сердцем. В классе её, конечно, сразу обступили подруги, но кое-кто из одноклассников вообще не заметил её появления; некоторые приветствовали чем-то вроде "давно мы тебя не видели".

В целом, те же лица, та же атмосфера зубрёжки, разгильдяйства, когда учитель не может организовать класс, или паники, когда он водит пальцем по списку, выбирая себе жертву, мигом настроили её на нужный лад. Только то, что спрашивали её теперь чаще, а знала она меньше, напоминало о пропущенных днях.

Даже её новоприобретённые свойства как-то стушевались и ничуть ей не докучали.

Гелька сходу получила приглашение на день рождения от Ларисы. Та, хотя сидела с Нюсей, но благосклонно принимала знаки внимания от Тимофеева, сидящего сразу перед ней, в виде записочек, щедро выставленных для списывания тетрадей и обожающих взглядов, когда ему удавалось повернуться спиной к доске. На географии, например, он умудрился провести в такой позе большую часть урока, ничуть не реагируя на просьбы географички сесть к ней лицом, к "лесу" задом; впрочем, на географичку никто никогда не реагировал.

Всю неделю Ангелина возвращалась домой измотанная до предела. Учителя, объясняя урок, взяли манеру обращаться только к ней, что сильно напрягало и не давало возможности отвлечься на подругу.

Чтобы догнать класс по физике, химии и алгебре, ей пришлось взять за горло брата.

Тот отбивался, как мог, причитая, что у него своих заданий хватает, но,

притиснутый мамой, сдался и теперь по вечерам нудил не хуже географички,

втолковывая в их пустые головы (иногда к ним присоединялась и Янка) "общеизвестные истины". Можно было попросить и папу, но он объяснял школьную программу в терминах высшей математики и квантовой физики, так что после его объяснений всё равно приходилось обращаться к брату, имея при этом квадратную голову и сознание собственной бесконечной тупости.