И к чему теперь это кокетство, ужимки и прыжки? Сама этого не понимала. Минуту назад, когда Игорь прижал меня к стене, я уже подумывала позвать кого-нибудь на помощь. Его прикосновения не вызывали ничего, кроме неприятной дрожи. Теперь же, когда опасность миновала, я опять принялась угождать тщеславию. На душе стало противно, словно я со всего размаха прыгнула в бочку с помоями. Сердце заныло еще сильнее, круша прежнее веселье. Захотелось бросить толпу одноразовых ухажеров и уехать домой.

А в зале между тем разворачивалось настоящее шоу, видимо, отложенное тамадой на сладкое. Несколько цыганок в цветастых длинных юбках песнями и плясками пытались расшевелить подуставших от затяжного веселья гостей. Цыганки кружили по залу, сверкая белыми зубами и шелестя подолами, подходили к гостям, вытаскивали их на середину отведенной для танцев площадки. Кто-то из захмелевших гостей, вытягиваемых за рукав из-за стола, предложил погадать. В мгновение ока тамада подхватила предложение и подошла к кучерявому цыгану с гитарой в руках.

Тот закивал и затянул песню, а цыганки стали подходить к гостям и под общий хохот оглашали их судьбу, выискивая линии жизни на протянутых ладонях. Большинство гаданий были заведомо шутливыми и действительно заслуживали улыбки, остальные тоже не воспринимались всерьез. Да и кто станет верить в цыганские присказки, да еще и на приправленную хмельком голову?

Я вошла в зал, всё еще копаясь в себе, и не заметила, что одна из цыганок направляется ко мне. Это была женщина лет сорока с проседью в вороных волосах, но тем не менее стройная и моложавая, ничем уступавшая ни по грации, ни по красоте подругам по ремеслу. Я не сразу поняла, что от меня требуется и только после традиционного «позолоти ручку» протянула раскрытую ладонь. Улыбаясь и щуря лукавые глаза, она сначала взглянула на мою руку, а потом мертвой хваткой вцепилась в нее. Мгновение — и цыганка с посеревшим лицом уставилась в мои глаза. Ее зрачки всё ширились, делая взгляд черных очей бездонным.

— Волчья душа… — прошептала она, наконец, больно впиваясь в мою руку ногтями.

Я попыталась высвободиться, но ничего не получалось.

— Может, вы меня всё-таки отпустите?

Но цыганка не слышала. Судя по застывшему взгляду, она ушла в себя и возвращаться не спешила. Ее губы продолжали что-то шептать, но я разобрала только несколько непонятных цыганских слов, сливавшихся для меня в единую тарабарщину. Я не стала больше церемониться и с силой выдернула руку, на которой теперь красовались красные полосы от ногтей. Она вздрогнула, словно очнулась ото сна.

— Убирайся прочь, чужая душа! — выкрикнула гадалка, да так громко, что все присутствующие обратились к нам.

Мне стало жутко неудобно. Выходка цыганки отбила всякое желание оставаться на празднике дальше. К тому же все гости теперь пялились на меня, как на восьмое чудо света. На скорую руку я комкано распрощалась с Наташей, благо подарок — конверт с деньгами и цветы — уже успела ей вручить, и выскочила из зала в фойе. Следом вышел и Кеша, про которого я совершенно забыла.

Он, не проронив ни слова, помог мне одеться. На пойманном швейцаром такси мы так же молча добрались до моего дома.

— Ты куда? — удивленно спросила я, когда Кеша проводил меня до дверей, а сам снова направился к лифту.

— Домой, — грустно ответил он, не поднимая глаз.

— У меня разве не останешься?

— А зачем? Я тебе больше не нужен, — он печально посмотрел на меня с вымученной улыбкой.

— Ты чего? Из-за свадьбы что ли? Я же не виновата, что ты такой угрюмый и нелюдимый! — я перешла на крик, словно пыталась спугнуть мерзостную пустоту и холод, заполонившие душу.

— Вот и я о том же, — тихо ответил он и, дождавшись лифта, оставил меня одну на лестничной клетке.

Внутри всё пылало огнем ненависти и обиды. Сейчас я готова была обвинять всех и вся, начиная от мамы и заканчивая гадалкой на свадьбе. Жизнь перестала меня устраивать, даже собственная внешность бесила и отторгала. Хрен с ним, с Кешей, не велик принц, чтоб о нем плакать! Найду другого — в сто раз краше и богаче! А то и вовсе с шефом закручу, хоть деньги будут! Непреодолимая жажда власти и богатства затопили меня. Чужая воля с новой силой закопошилась в груди, вытаскивая наружу прежние обиды, заставляя ненавидеть весь мир. Словно в беспамятстве я переколотила всю посуду, что попалась на кухонном столе, а потом завалилась спать как была — в платье и туфлях, с накрашенным лицом и шпильками в волосах.

Утром я испугалась собственного отражения: клоки взъерошенных волос, красные глаза, под ними — размазанная тушь. Стянула мятое платье, с досадой отметила, что успела за один вечер испачкать его вином и чем-то жирным. По квартире разнесся писк мобильного.

Я принялась шарить по тумбочке, выискивая надоедливый аппарат. И только когда телефон звякнул последний раз, сообразила, что так и не достала его из сумочки. Я отправилась в прихожую, спотыкаясь и чертыхаясь на каждом шагу. С чего вдруг такая неустойчивость? Вроде и выпила-то вчера немного… Пыталась вспомнить, какой сегодня день и что произошло накануне, но безрезультатно. Голова гудела, перед глазами расплывались темные пятна. Во рту пересохло, в груди горел огонь. Потихоньку память раскрывала картину минувшего вечера. Многочисленные кавалеры, не позволявшие долго засиживаться за столом. Скучные расспросы любопытных подруг, удивленные взгляды знакомых, гадалка… Перегар Игоря и удаляющаяся Кешина спина.