Майк помедлил с ответом, прислушиваясь к собственным ощущениям.

— Ты знаешь, — наконец проговорил он, — скорее хотел захотеть. Думал, что загорюсь. Но даже не обуглился. Такое впечатление, что океан тут не ласковый, как на Бали, и не мягкий, как в Доминикане, а холодный и чужой. Или это лично ко мне у него такое отношение — ведь другие же серфят, и ничего.

— Да, — согласился Джим, — тут место особенное. Кто по жизни мелко плавает — слева от маяка мелководье, катайся хоть круглый год. Волна там мельче чем в Куте, и вода холодная — зато опасностей никаких и перед публикой покрасоваться можно. А вот у самого маяка…

Джим примолк, пригубливая остывающий кофе и вспоминая нечто давнее и неприятное.

— А вот у самого маяка, — продолжил он с напряжением в голосе, — место другое. Тут царит справедливость. Никакие помощники на скутерах не спасут и не помогут, если ты ищешь единственно славы и надеешься на везенье.

— Тут что, — не понял Майк, — совсем нет счастливчиков, которые ни клятые, ни мятые прорываются там, где и ветерану не устоять?

— Да, — серьезно кивнул Джим. — Такое место! Все по справедливости. Вон, тебе океан запретил даже и думать о здешнем серфинге.

Майк рассмеялся.

— Океан? Запретил? Что за мистика?

Джим пожал плечами и подлил Мартеля, благоухающего луговыми цветами, в бокалы.

— Вернусь в Москву, — шутливо грозился Майк, махнув коньяк как водку, в один большой глоток, — найму свиту, куплю доспехи, и в начале осеннего сезона вернусь сюда!

— Есть и более простые способы свернуть себе шею, — заметил Джим, покачав головой. — Да и не это важно. Серфинг, горы, бизнес, свежие тетки одна краше другой: остаток твоего жизненного пути может идти любым маршрутом. Главное, чтоб в твоем разуме, а также в душе и совести оставалось место для справедливости!

— Ну, за справедливость! — провозгласил тост Майк. — Смотрел «Особенности национальной охоты»?

Джим не смотрел и не собирался. Жаль, но ему пора. Да и Майку пора, если он хочет успеть на последний автобус до Порту.

Они обнялись на прощанье.

Из Гонконга ответ пришел через несколько часов, когда автобус уже подъезжал к Порту, и Майку приходилось бороться с дремотой. «Джим Торнтон в Назаре? Неудивительно. Назаре для него — как Beachy Head для меня».

Ничего не понимая, Майк трижды перечитал сообщение. Уже в Порту, перед тем как уснуть в гостиничном номере, он отыскал в интернете сведения. Бичи Хед, меловое напластование, называемое Мысом Самубийц.

Прикольное, должно быть, местечко, — думалось Майку, но его второе я не позволяло удовлетвориться одной только географической справкой.

«А что для тебя значит Мыс Самоубийц?» — написал он Джо, но ответа не дождался. И о каких горах говорил Джим? Майк как будто в альпинизме до сих пор замечен не был. Хотя мысль интересная! Неплохо бы взобраться на какую-нибудь пафосную вершину…

И самое главное! По какой такой другой лестнице спускался Джим, пока Майк скакал наверх через две ступеньки? На маяке нет никакой второй лестницы! Да и на площадку внизу Майк смотрел, когда взбежал наверх — Джима там не было.

И почему длинное темно-зеленое пальто с высоким воротником, которое Майк видел на Джиме издалека, вдруг превратилось в совсем недлинную куртку невнятной окраски? И куда это ему было пора? И что это за навязчивая идея о справедливости? Которой нигде нет — а тут, в Назаре, почему-то имеется?

С ума можно сойти от этих вопросов! Если думать над ними дальше, решил Майк, голова сначала распухнет, а потом лопнет. Поэтому лучше лечь и уснуть — тем более что завтра, граф, вас ждут великие дела…

* * *

Идти пешком из Порту в Сантьяго-де-Компостело — труд немалый, понял Майк, когда решил обзавестись паспортом паломника. Документ, называемый креденсиалем, выдают в соборе всем желающим. По идее, он облегчает существование паломника: предъявив креденсиаль, можно заселиться в альберге — специальном ночлежном пункте, где всякому во время успевшему пилигриму предоставляют и койку, и постель, и возможность приготовить ужин. Причем бесплатно!

В креденсиаль вносятся отметки, подтверждающие прохождение маршрута. Паломник, не умеющий сохранить воспоминаний в душе, уносит с собой изукрашенный цветными штампами креденсиаль — как свидетельство свершенного подвига. Особый почет ждет людей, сумевших собрать в своем креденсиале самые изящные отметки…

Майк постигал теорию паломнической жизни, сидя на ступенях у Позорного столба и подслушивая разговоры опытных ходоков. Позорный столб, сокрушались пилигримы, не лучшее место ожидания открытия храма — но только тут можно согреться на утреннем солнышке.

А еще, подумалось Майку, очень символично начинать душеочистительное мероприятие с нарочитого уничижения. Смирись, проситель! Хлебни-ка для начала позора, коль возжелал благодати…

В туристическом центре рядом с храмом выдавали схемы маршрутных вариантов, и Майк выбрал карту, путь на которой шел вдоль океанского побережья, по самой кромке суши. Помимо трассы, путеводитель содержал перечень альберге с указанием вместимости ночлежки и ограничений по времени заселения.