Каждый раз, когда мне устраивали унизительный допрос, мой «добродушный» класс закатывался злорадным смехом, а особенно захлебывался желчью Вася Рыбин. Несмотря на братьев Соколовых, он все же умудрялся задевать меня при любом удобном случае. И могла бы я пожаловаться ребятам, но, боюсь, добром бы это не закончилось, а проблем в школе у меня хватало и без этого.

На школьной комиссии, мной заинтересовался целый консилиум докторов, но никто так и не смог назвать действительную причину моей аллергии. Я продолжала чихать от меловой, цветочной, да и вообще обычной, пыли. А на осеннем субботнике, когда меня заставили отмывать парты от непристойных надписей, обычная «Суржа» вызвала такую сыпь, что последующие две недели мне пришлось ходить в перчатках. Более того, писать в них диктанты и играть в волейбол.

— Ой, смотрите, заразная идет, — тыча в меня пальцем, кричал Рыбин. — Я слышал, что если до нее дотронуться, то кожа волдырями покроется.

— Ублюдок, — плевалась Нина. — Не слушай его, Златка. Он уже не знает, как до тебя докопаться.

Я привыкла к подобным насмешкам, поэтому практически не обращала на них внимания. Практически. Злые колкости еще по несколько часов прокручивались в моей голове: «Заразная», «Больная», «Чесотка», «Чумка» и еще куча инфекционных прозвищ, от которых приходилось отмахиваться, как от надоедливых мух.

Неизменным остались только наши взаимоотношения с дедушкой, он все так же ходил на охоту, сутками пропадал на рыбалке, да на огороде. Порой мне казалось, что он ищет любой повод, чтобы мы с Пашкой ему не докучали. А когда наступила зима, рыбалка на льду стала единственным возможным увлечением дедушки.

— Опять уходишь? — разочарованно спрашивала я, глядя, как дедушка натягивал валенки.

— Да, внучка. Не сидится мне дома. Ты живность накорми. И Пашку не забудь. Вечером буду.

На «День всех влюбленных», во время школьной дискотеки, со слезами на глазах, я наблюдала за девчонками, которые хвастались полученными открытками. Мои же руки пустовали.

— Желаю тебе красивую прическу и большую грудь, — по слогам читала Нина, держа в руках клочок бумаги в форме сердца. — С любовью, Сема. Вот придурок! Нужно пожелать ему мозгов и скорейшего исчезновения!

Обида душила меня. Только потом я узнаю, что все адресованные мне открытки украл Рыбин. Как сказал Колька Лагута, он сжег их, а потом еще долго изображал танец изгоняющих демонов. Жаль, что главный демон сам себя изгнать не мог. Не-на-ви-жу.

Впрочем, когда я вернулась домой, то все расстройство, как рукой сняло.

— Смотри, Златка, это тебя Саша передал, — брат протянул мне деревяшку, на которой было выжжено сердце, а внутри маленькие месяц и гроза.

Тогда я убедилась наверняка, что эти «знаки» олицетворение чего-то светлого.

— А вот это Семка подложил, — неожиданно добавил Паша. — Что это?

По правде говоря, я сама не понимала. Это был марлевый мешочек, перевязанный цветными нитками, и только когда я поднесла его к носу, то все поняла. Клубок пах сухими цветами и ягодами.

Я могла бы расценить эти презенты, как скромное признание в чувствах, только вот уже давно знала о них. Как же мне хотелось быть честной перед ребятами, перед собой и только один из подарков положить под подушку, но я прятала оба. Эгоистично, знаю, но…

Порой мне казалось, что от переизбытка сладкого компота чувств моя душа начинала бродить. Я не могла сделать выбор и портилась изнутри. Я увядала.

Весной, меня ждало новое потрясение. Я все чаще стала замечать Сашу в окружении старшеклассниц, а точнее, Надя Кукушкина, в народе Кукушка, не давала Соколову прохода. «Сокол + Кукушка» — этой гадостью были исписаны все школьные стены. Этот пернатый союз выводил меня из себя. Я догадывалась, что к этим каракулям Саша не имел никакого отношения, но точно знала, чьей помадой они были нарисованы. Надя — это еще один фактор, который вызывал у меня аллергию и невероятную ненависть.

— Цветкова, ты ведь соседка Соколовых? — лепетала она, заталкивая мне в карман разрисованную цветными карандашами записку. — Передай это Саше. Он поймет от кого.

Однако, Саша ничего не понимал, потому что мерзкие бумажки были разорваны в клочья и утоплены в луже. В эти моменты я оправдывала поступки Рыбина, так как сама не могла подавить растушую в груди агрессию.

К счастью или же к горю, планам Нади не суждено было свершиться. Прошел целый год, наступило лето, а единственной геометрической фигурой, которую я изучила вдоль и поперек, был «любовный треугольник». Саша и Сема перестали стесняться своих чувств, и открыто заявляли об этом.

Что ж, с этого все и пошло…

Дамба. Злорадные крики. Связанные руки. Парализованная страхом я и, Соколовы, идущие на самоубийство.

— Она — моя, понял? — со злостью в голосе бросил Сема, сделал широкий шаг и полетел вниз.

Сердце кольнуло, а когда следом прыгнул Сашка, легкие отказались принимать воздух.

Капли от всплеска, как тысячи мелких осколков вонзились в мое лицо.

— Ого! Прыгнули! — возрадовался Рыбин, и вся толпа ринулась к реке. — Ай, да Соколовы. Ай, да красавцы!