— Не понимаю, — ответил ее сын, посадник-Дмитрий. Говорил он звучно, но слегка, как и мать, подтягивал окончания слов.

— Похоже, это у них фамильное, — подумал Дан.

— С одной стороны, — продолжил посадник, — вроде, правду говорит, а с другой… Небылица какая-то получается. — И посадник пожал плечами.

— Ну, знацца, так тому и быть, — боярыня смешно цокала языком, как, впрочем, и все в Новгороде. Этими словами, Марфа Посадница, как бы, подвела черту всему разговору с Даном. Она явно не желала продлевать пустопорожний разговор, и провокация Дана на нее не подействовала.

— Ошиблись мы, — добавила боярыня, смотря на Дана.

— Очень жаль, — спустя секунду, снова сказала боярыня, продолжая наблюдать за Даном, — что тебе отшибло память и ты ничего не помнишь. Но надеюсь, это ненадолго и память вернется к тебе, — с несколько двусмысленным намеком на возможное продолжение беседы в будущем, закончила она предложение и, вроде как, потеряв интерес к Дану, отвернулась.

Дан растерялся, он совсем не так рассчитывал завершить начатый разговор.

— Благодарю, — наконец, нашелся он, одновременно думая — «Вот, чертова баба, ну, погоди! Придет мое время.» — И, сделав вид, что не заметил отвернувшуюся боярыню, стал говорить дальше: — Понимаю, я не «оправдал» ваших надежд. Но, — широко улыбнулся Дан… И, согнав с лица улыбку, с ударением произнес, — разрешите мне, все-таки, сообщить вам кое-что! Правда, — уже более спокойно сказал он, — это не совсем то, что вы, вероятно, от меня ждете и в чем меня подозреваете.

— Говори, — дал «добро» тысяцкий, видимо, не утративший надежду услышать от Дана что-нибудь путное.

На сей раз пришла очередь Дана с пристрастием посмотреть на людей в горнице.

— Тут, вот, в чем дело, — начал Дан и замолк, соображая, как ему правильно сказать то, что он хотел донести до этих высших чинов Новгорода. Однако, тут же, продолжил: — Я еще об этом никому не говорил… — Он посмотрел на собравшихся в горнице людей, будто впервые видел их. И снова замолчал, выдерживая паузу. Паузу он держал, как хороший актер, до тех пор, пока даже боярыня, несмотря на свою величавость, не заерзала в кресле и огонек любопытства не зажегся в ее поскучневших вроде глазах. И только после этого Дан произнес: — Я не помню, что со мной произошло и не могу сказать, как я попал в Новгород. Это правда, — Дан вздохнул, еще раз внимательно взглянул на Марфу Борецкую, посадника и тысяцкого… И «рубанул»: — Но, зато, я знаю, что скоро произойдет с Новгородом!

Появившийся было в глазах боярыни интерес к Дану стал угасать. И лишь в глазах посадника и тысяцкого еще теплились искры. — Черт, — мелькнула паническая мысль в голове Дана, — неправильно сказал. Они не принимают всерьез ни меня, ни мои слова. Надо было с их смерти начинать… — И исправил свою ошибку: — Вернее, я знаю, что скоро произойдет с каждым из вас!

Такой резкий перевод темы возымел свое действие и Дан снова завладел вниманием людей, сидящих в горнице.

— Я не убогий и не юродивый, — на всякий случай, уточнил Дан, — и то, что я вам сообщу, не является моей придумкой.

— Итак, — произнес Дан и перевел дыхание… Он, все-таки, не был прожженным демагогом и потому здорово волновался. — Я не знаю, как вы воспримите мои слова, однако после удара по голове… В общем, я видел, что произойдет с Новгородом и с вами. — И не давая ни тысяцкому, ни посаднику с боярыней и рта раскрыть, уронил: — Я знаю, когда и кто убьет посадника Дмитрия… — Дан метнул взгляд на примостившегося справа от Марфы Посадницы посадника Дмитрия — … когда и кто тысяцкого Василия… — быстрый взгляд на «баскетболиста» Василия…

— Что-о? — с секундным запозданием, среагировал Дмитрий и подался вперед. — Ты, человече, не заговаривайся, — угрожающе произнес он.

— И где отдаст богу душу боярыня Марфа Борецкая, — не обращая внимания на посадника, добавил Дан. Он рисковал, сильно рисковал, ведь, за такое могли и в «яму» посадить, а затем долго пытать, подозревая участие в заговоре. Но, к сожалению, он не знал, как по-другому заставить этих троих высших чиновников Господина Великого Новгорода, от которых сейчас зависела судьба всей новгородской республики, выслушать его. А Дану было нужно, чтобы они выслушали его, или… Или же Новгород, все-таки, превратится в забытый провинциальный город российской империи, а уцелевшие его жители — в ее бесправных подданных. Из горожан Господина Великого Новгорода в холопов..! Нужно было рисковать.

На удивление, Марфа, вздрогнув, когда Дан упомянул ее имя, больше никак не проявила своего интереса к сообщению Дана. А тысяцкий, вообще, хмыкнул: — Напужал, тоже. Только учти, я пуганый…

Дана начало трясти. И от страха за себя, родного, от того, что он сейчас находился на грани «фола» и запросто мог попасть отсюда прямо на дыбу, и от того, что он очень хотел донести до мозгов, до печени, до сердца этих троих, без сомнения, самых важных должностных лиц новгородской республики, что произойдет с ними и с Новгородом, какое будущее ожидает город и его жителей, если в сей момент, сию секунду, не изменить, не начать менять политику города. И он очень рассчитывал, что эта троица сделает нужные выводы из того, что Дан им расскажет. Ведь, не дураки же они в конце концов! Должны задуматься… Даже, если не поверят в слова Дана. А, задумавшись, предпринять кое-какие меры — хотя бы просто так, на всякий случай. Допустим, убрать перекосы и крайности в организации новгородского ополчения-армии, перекосы очевидные для человека 21 века и незаметные для людей 15 века. Уже одно это может повлиять на баланс сил в предстоящем столкновении с князем Москвы Иваном III. А, когда сведения Дана станут подтверждаться — а это неизбежно, ибо это новгородцы еще могут ни о чем не подозревать, а в том будущем, откуда в Новгород свалился Дан, все давным-давно уже известно — правители новгородской республики просто вынуждены будут провести дальнейшие преобразования, иначе они станут самоубийцами. И провести эти преобразования с его, Дана, участием или с его, Дана, подсказки. В любом случае, без этих преобразований, Москва, кой черт, не сейчас, так позже, все равно захватит Новгород. Но, зато, если Новгород изменит свою политику и сохранит независимость… Он может стать центром притяжения для всей северо-восточной Руси. Не Москва со своими золотоордынскими замашками, а именно исконно русский Новгород. И вся истории России пойдет, возможно пойдет, другим путем. В ней уже не будет места для психопата Ивана Грозного, лично, по монгольскому обычаю, сдирающему кожу с живых людей, не будет места для его уголовников-опричников. Не появится никудышный полководец, жестокий правитель и создатель первого российского «ГУЛАГа» — для строительства Петербурга — Петр Первый; не умрут от голода — в 20 веке! — миллионы людей в Поволжье и на Украине, не погибнут бессмысленно и бездарно на строительстве Беломорканала, на лесоповалах Урала и на прокладке железной дороги в никуда, на Колыму, в вечную мерзлоту Сибири, заключенные советского «ГУЛАГа». Не станет тысяч почти мальчишек, «трофеев», как называли этих парней работники НКВД, а вслед за ними и бойцы и командиры Красной армии, прямо с поезда, прямо в гражданской одежде, без всякой жалости, брошенных под пулеметы немцев во Второй Мировой или просто, тупо, на минные поля для создания проходов… И вся вина этих вчерашних мальчишек — «трофеев» состояла в том, что они были в оккупации. На территории, спешно оставленной Красной армией после боев с немцами в 41–42 годах. И не успели эвакуироваться в тыл… Не будет специальных послевоенных бригад железнодорожников, снимавших — на станциях — с тормозных площадок и подножек вагонов прибывших поездов трупы замерзших или умерших от голода детей. Детей, бежавших из «проштрафившихся» перед товарищем Сталиным Курской, Брянской и Орловской областей…

Не станет — в жизни государства — постоянного, но незримого присутствия, вплоть до конца 20 века, давно исчезнувшей, но не умершей монгольской орды. Словно вся Россия — это золотоордынский улус, а ее население — покорные данники, живущие по воле, назначенного им ханом орды, правителя.

Может быть Дан и не задумался бы о прогрессорстве, хотя такие мысли — попытаться, пусть чуть-чуть, пусть «на граммульку», подправить историю своей страны, а своей Дан считал всю Россию, Белоруссию и Украину — все равно, со временем, появились бы у него. Как появились бы, наверное, у любого, попади он в прошлое и интересуйся кое-чем большим, чем вкусно пожрать и с кем-нибудь переспать. Конечно, если он не совсем тупой или «тюфяк»… Но появились бы гораздо позже, потом. Когда устроился бы в новой жизни, когда заработал бы денег, когда… В общем, не скоро. Однако, на беду Дана, Новгород, несмотря на все свои проблемы, стал нравиться ему. Нравится своим торжищем, своими пивными заведениями, гульбищами, боярскими усадьбами и ганзейскими купцами, нравиться даже городскими богатеями и задиристыми парнями, вспоминающими о былых походах ушкуйников и надеющимися, когда-нибудь, уйти в такой поход. Нравиться горластыми и красивыми новгородскими девахами… Было в Новгороде что-то такое, естественное, и в тоже время очень близкое 21 веку. Что-то, позволявшее Дану видеть в его жителях своих бывших современников. Дан еще не везде побывал в городе, однако и того, что успел посмотреть… хватило. Он уже ощущал себя своим в Новгороде и хотел, чтобы Новгород оставался и дальше Господином Великим Новгородом, а не провинциальным городом, каким он был во всей последующей истории российской державы… Но в следующем году должна начаться война с Москвой, которую Новгород позорно проиграет, то есть проиграл в той, прежней истории, и после этого он больше уже никогда не был Господином Великим Новгородом. Господином Новгородом с бегающей по мостовым, как и в 21 веке, детворой; со школами, обучающими младых новугородцев грамоте и счету, а также тому, что было бы не лишним и в 21 веке — риторике, пению и игре на музыкальных инструментах… Правда, в школах учились только мальчишки, а девочки получали образование на дому. Но, как-то, это не особо сказывалось на их грамотности, и отписать на бересте — материале, используемом в Новгороде вместо бумаги — нерадивому любовнику или ухажеру, судя по словам Семена, работника Домаша, новгородские дамы могли так, что и в 21 веке им многие позавидовали бы. Кстати, как и в школах 21 века, новгородские школяры предпочитали не столько слушать учителя, сколько заниматься разными посторонними делами, например, рисовать человечков или зверей…