Ей казалось, она слышит конский топот, и что земля содрогается под ногами, но страх был так силён, что Кайя бежала, не останавливаясь и не оборачиваясь. Лес приближался слишком медленно, а силы кончались слишком быстро. И, зацепившись за кротовую нору, она упала и покатилась вниз, налетев на выступающий из земли камень. Поднялась, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле, кровоточит ободранная рука и голова кружится от удара о камни. Обернулась и увидела первого всадника, выскочившего чуть левее того места, где она взобралась на холм. А за ним — собак.

И собрав остатки сил, бросилась бежать дальше.

— Стой! Остановись! Остановись! — разносился крик.

Но он только подхлестнул её, потому что это был голос Эйгера. Он гремел так, что, казалось, сотрясался воздух.

— Остановись! Не ходи туда! Не входи в лес! Не входи! Стой!

Ещё три шага.

Быстрее, Кайя!

Солнце выглянуло из-за горизонта и осветило горы, заиграв на их вершинах оттенками алого, разогнало остатки тумана и окрасило лес богатыми красками: золотым, жёлтым, багряным.

А топот копыт был уже почти за спиной.

Ещё немного!

И она успела. Вбежала под спасительную сень лиственниц и клёнов, когда между ней и всадниками оставалось почти ничего.

В лесу было сумрачно.

Первыми её встретили огромные папоротники, и как верные стражи, протянули гостье узорные ладони. Она шагнула… и провалилась с треском куда-то в переплетенье сухих ветвей. Упала и покатилась вниз по траве, валежнику и ковру опавших листьев в овраг. Летела долго, кувыркаясь и выронив свой узелок с едой, а папоротники лишь качались, расступаясь, и смыкались позади неё.

Её остановил ствол старого дуба, о который она ударилась, но тут же вскочила на ноги, не чувствуя боли и бросилась бежать дальше по пологому склону оврага. Здесь внизу папоротники были такой высоты, что доходили ей почти до подбородка. Кайя упала рядом с могучим кедром на подушку из опавших листьев, и папоротники сомкнулись над ней, застыли, скрывая свою добычу. Она сжалась в комочек и замерла, с трудом удерживая хриплое дыхание. Прижалась разгорячённой щекой к бархатной прохладе мха и затихла. Теперь её спасение только в одном — тишине и неподвижности. И рунах.

Она сбивчиво сплела руну, отпустила её запутать собак и обратилась с молитвой к лесу. Укрыть её. Спрятать.

И лес откликнулся.

Она слышала, как вверху по склону оврага идут горцы, перекликаясь между собой, как где-то там гремит голос Эйгера и лают собаки, как колотится её сердце, оглушая, и дыхание с хрипом рвётся наружу, но она закрыла рот ладонью.

Ни звука.

В Обители в ложбинах между виноградниками жили куропатки. И Кайя помнила, как они, убегая от охотников, падали на склонах и замирали, идеально сливаясь с землёй, травой и каменным крошевом своими пёстрыми перьями. И можно было пройти совсем рядом и не заметить её, искать и не видеть, и только если ты наступишь на птицу, она внезапно вспорхнёт из-под ног с резким криком.

Вот и она сейчас, как та самая куропатка, должна лёжать неподвижно.

Лес то тут, то там ронял шишки, заставляя качаться и дрожать папоротники, и бросаться туда лаарцев в поисках беглянки, трещал сухими ветками в другой стороне и дальше по ручью, кричал сойками и стрекотал белками. Собаки почему-то потеряли след, бегали кругами и скулили.

Кайя различила голоса Оорда, Кудряша и Ирты.

— Как сквозь землю провалилась! — восклицал Кудряш.

Они прошли совсем близко, так, что между мохнатыми стеблями мелькнули расшитые красным узором сапоги Оорда, и остановились невдалеке.

— Ты что-то чувствуешь? — спросил Ирта.

— Нет! Этот проклятый лес не даёт! — ответил Оорд. — Как будто всё в тумане.

— Она хоть здесь? Может, уже к ручью убежала? Эй, Кудряш, там у них наверху что?

— А ничего! Растворилась!

— Она может и здесь, не знаю. Но куда ей тут убежать-то? А нам надо уходить, я уже слышу песню леса, — ответил Оорд.

Собаки скулили всё громче и лаяли. Кто-то скомандовал им, и они бросились прочь, и вскоре лай удалился.

— …выкосить этот овраг! Дуарх вас раздери! Переверните тут каждый пень! — кричал Эйгер.

Она слышала, как хлестал ярг по подлеску, по кустам боярышника и жимолости, тонким осинкам и траве, и лес вздыхал, чувствуя боль, потому что ярг — смертоносный айяаррский кнут, жалящий, как оса и острый, как бритва — не оставлял за собой ничего живого.

— Эфе? Уходить надо, я слышу песню леса! — воскликнул Оорд.

И Эйгер разразился такими ругательствами на айяарр, каких Кайе прежде слышать не доводилось.

— Если этот лес не убьёт девчонку, я сам убью её, когда найду! Или посажу на цепь! — в голосе Эйгера слышалась злость и досада, и Кайя лишь сильнее вжалась во влажный мох.