— Смотри-ка, правильно говорил учитель мой «Рыбак»-покойничек, мол, люди по масти друг к дружке тянутся: петушки к петушкам, гребешки к гребешкам, а мухи прибиваются лишь к мухам. Героическая девка, служанка твоя. Собой говоришь, закрыла. И что теперя с ней?

— Так вот и я переживаю, — опустила голову Ирэн, — А помочь пока ничем пока не смогу. Только Антоновский и спасет.

— Ладненько, — услышал шум в соседней комнате вор, — Похоже, договорили там, идем чай пить.

За столом с самоваром остался только Алфер, и пара его молчаливых громил рассаживались со стаканами.

Увидев дядю Юру, они собрались было вставать, но тот махнул рукой, мол, сидите-пейте, и сам полез на лавку рядом.

— Еще день прожили, — улыбнулся он Алферу, — Точку ставим и спать.

— А с нею чего? — кивнул на девушку тот.

— У меня заночует, а завтра ты с ею займешься. Есть у меня мысля, как ее домой-то доставить, — лучился от какого-то еще неизвестного решения вор и, наклонившись к девушке, спросил на ухо, — Прическу готова сменить? — и, засмеявшись удивленному взгляду Ирэн, продолжил, — Парнем в Ойск, девка, поедешь. Слава Богу, размеров русских наростить ты не успела. — Выразительно развел он руки, — Так в самый раз и сойдешь…

И снова за окном вагона мелькают пейзажи дореволюционной России.

Дороги. Городки. Перелески, а кругом люди-людишки, что и не знают, какие перемены ждут их.

Вот мужик с двумя жердями около насыпи и мальчишка рядом. Поезд пережидают да удивляются: куда это и кому ехать нужно, когда и здесь все рядом.

Городовой в белом кителе на небольшой станции. Стоит, пыхтит в усы, за мальчишками смотрит, что между бабок, торгующих картошкой и помидорами, снуют.

«Ничего не меняется, — рассматривала картинки через стекло общего вагона Ирэн, — Одна лишь смена декораций».

На поездке в общем вагоне настоял Алфер.

— Хрен ли твои деньги? — сердился он на Ирэн, — Отберу вот сейчас, чтобы не пыжилась! Я наменял тут тебе в дорогу, — грохнул он на стол небольшой кисет. — Тута пятнадцать рублей и твоя монета теперя копейка да пятак. Парень ты деревенский, хотя судя по одежке из крепкой семьи. Слыхала, как лапотники разговаривают?

— Нет, — мотала головой Ирэн. — А почему я не могу быть, например, слесарем?

— Слесарем? — удивился вор, — Эка хватила, хотя ты про слесаря или крестьянина одинаково знаешь. Можно и так. А говорок я тебе сейчас не покажу. Как сядешь в поезд, больше молчи и слушай. Привыкай думать, как они. Эти-то любят поболтать. Важничают друг перед дружкой. На вопросы больше отмалчивайся, а то голосок у тебя хоть и наглый, да все одно тонкий. Ну-ка пройдися.

Девушка встала и пошла вразвалочку, как показывал Алфер.

Блестящие сапоги приятно скрипели, подминая под себя грубые половицы воровской квартиры.

— Руками больше маши, плечами шевели, — критиковал вор, — Зажалась как институточка! Подвести меня хочешь? Теперь я за тебя в ответе! Дядя Юра голову сразу снимет, если не доедешь, и чего он в тебе такого ценного нашел?

Вор лукавил. Еще, когда он притащил перепуганного парикмахера, Ирэн уже переодетая в обтягивающие штаны и алую косоворотку, поймала его взгляд, говорящий о многом.

«Что за наваждение такое с этой любовью?» — сердилась девушка, хоть сама и понимала, что лукавит — кому же неприятно такое внимание?

Цирюльник сначала взбрыкнул.

— Бабу что ли стричь? — подозрительно глянул он на Ирэн. — Сказали же, дядя Юра ждет…

— Я тебе дам, бабу, — как можно более хрипло ответила девушка, — не видишь, из острога я только. Зарос, не могу. Стриги давай! — грохнула она на стол браунинг для острастки.

Алфер от неожиданности удивился, а потом скорчил за спиной цирюльника рожу и чуть не заржал. В глазах у вора мелькали веселые искры, и он открыл большой бак на печке, выпустив целое облако пара.

— Слышь, ты, стригаль, вода тута, — ткнул он застывшего парня крышкой под бок, — Шевелися, употь, времени мало.

Управился тот на самом деле быстро и под конец уже, как увлекся работой, перестал бояться и смело ворочал девушке голову перед зеркалом.

Пришлось его немного успокоить.

— Потише, конь! — хрипнула Ирэн из-под простыни, — Шевели аккуратней — у меня шея застуженная…

Когда уходил, Алфер, рассчитываясь, инструктировал парня.

— Ты, Лешка, хоть и наш, соседский, но до меня слухи добежали, что к дочке городового сватаешься?