– Салаи, Салаи, - повторил Шалго.
– Пока я знаю о нем лишь то, что он находится в связи с кузиной Виктора Меннеля.

– С этой самой... Беатой Кюрти?

– Точно. Кстати, как там наши "влюбленные"?

– Ведем наблюдение, - ответил майор.
– Девица еще не выходила из комнаты. А ее приятель Тибор Сюч с утра уже посетил кафе, где принял порцию коньяка, побеседовал с Берти, после чего проследовал на пляж, где имел долгий разговор с Адамом Рустемом.

– Это уже интересно, - закивав головой, отметил Шалго и даже причмокнул от удовольствия.
– Очень интересно. Хорошо бы выяснить: знали они друг друга и раньше или только сейчас познакомились?

Балинт, пустив в окно синее облачко дыма, засмеялся и спросил:

– Для решения нашего ребуса какой вариант более благоприятен?

– Если бы оказалось, что они старые знакомые.

– Тогда можете радоваться, папаша Шалго: работники наружного наблюдения доложили, что "объекты приветствовали друг друга как старые знакомые".

Балинт встал, потянулся.

– В Фюред поеду я сам.
– Он посмотрел на часы.
– Вернусь в полдевятого. Вы не поедете со мной, товарищ Фельмери?

– Я даже не знаю, - заколебался лейтенант, но тут же вспомнил, что в девять вечера из Будапешта им будет звонить Домбаи, а до тех пор нужно лично проследить, чтобы виллу Шалго переключили на прямую телефонную связь с Будапештом. Поэтому он уже твердо сказал: - Нет, не смогу.

– Лейтенанта хотел бы забрать с собой я, - заметил Шалго.

Они вместе спустились к озеру, к лодочной станции. Шалго шел неторопливой ковыляющей походкой, и лейтенанту все время приходилось сдерживать шаг, приноравливаясь к этому непривычно медленному передвижению по раскаленной, пышущей, как печь, улице. А старый Шалго хотя и проклинал жару, но не спешил, не забывая то и дело здороваться со знакомыми. Фельмери очень удивило, что старика так хорошо знали в поселке.

– Ну, что удалось узнать у девушки?
– спросил толстяк, отдуваясь, когда они свернули в аллею, ведущую на пляж.

– А вы-то откуда пронюхали, что я был с нею?
– удивился Фельмери.
– Я ведь еще даже полковнику не успел об этом доложить.

Шалго повернулся к лейтенанту и долгим взглядом посмотрел на него.

– Так знайте же, мой мальчик, что, когда мне нужно что-то узнать, я поворачиваюсь лицом на юго-запад, беру в руки свой старый армейский бинокль и терпеливо осматриваю весь пляж. А нет меня - то же самое делает по моей просьбе моя дражайшая половина. Так что пока я с Беатой беседовал в отеле, Лиза любовалась видами на Балатон. И, разумеется, совершенно случайно увидела и вас - возле трех плакучих ив. Ну, так что вам поведала Илонка?

Пришлось лейтенанту Фельмери рассказывать о своей беседе с девушкой.

– Я не думаю, что Меннеля убил Казмер Табори, - подвел он итог своему рассказу, - но мне неясно, почему Илонка так защищает инженера и где они оба могли быть в ту ночь? Есть у меня, правда, одно предположение, что девушка эта нравится Казмеру Табори.

– Это уж точно!
– подтвердил Шалго.
– Выстрел в десятку.

– Ну, девушку я не знаю. Но могу предположить, что в ту ночь она была у Меннеля. За это говорит вот что: инженер Табори под вечер уехал в Будапешт. Илонка же, как удалось установить группе майора Балинта, в девять вечера ушла из дому и возвратилась только на рассвете, около четырех-пяти утра. Так по крайней мере сказал ее дедушка. Допустим, что инженер возвратился двадцатого не в десять утра, а часа на три раньше, скажем, в семь. И от кого-нибудь узнал, что Илонка провела ночь у Меннеля. Инженер пришел в ярость и убил его.

– Где?
– спросил Шалго. Они стояли перед длинным рядом лотков и киосков около базара.

– Это еще нужно сообразить. Стоп, есть! Меннель жил у Табори. Когда утром он отправился на пляж, Казмер незаметно пошел следом за ним. Выехал на озеро на другой лодке, прикончил соперника и возвратился.

– Гм, гм, - пробурчал себе под нос старик.
– Версия неубедительная. И труднодоказуемая.

– Давайте кое-что уточним, - предложил Фельмери.
– Вы все же лучше меня знаете их обоих.

– Присядем-ка на минутку, сынок, - сказал Шалго, кивнув на скамейку, стоявшую в тени.
– А то из меня уже и дух вон. Так что ты говоришь?

– Можно ли предположить, что Илонка пошла на такое?.. Ну, словом, чтобы она приняла предложение Меннеля?

– В наши дни трудно в этом смысле ручаться за кого-то.

– И второе, - продолжал лейтенант.
– Можно ли себе представить, что Казмер Табори способен убить человека?

– Можно, - решительно отвечал Шалго.
– Казмер отличный специалист в своей области, но он страшно необуздан. В детстве не было дня, чтобы он с кем-нибудь не подрался. Очень чувствителен к обидам. К сожалению, слишком рано, еще в школьную пору, ему "открыли глаза", что он детдомовец, подкидыш. Вскоре об этом узнали и его одноклассники, стали дразнить. Кого-то он стукнул. Его отколотили. Тогда он начал заниматься дзюдо. Не ради спортивных лавров, а для самообороны, чтобы уметь постоять за себя. Но и до сих пор он легковозбудим и обидчив. Слишком много в его сердце горечи.

– А в каких отношениях он с Илонкой? Мне кажется, они небезразличны друг другу.

– На этот вопрос я затрудняюсь ответить, - задумчиво произнес старый детектив.
– А что говорила вам Илонка о своих родителях?

– До них мы еще не добрались, - сказал Фельмери и с любопытством посмотрел на Шалго.

– Илонка ведь тоже сирота, - продолжал тот.
– В пятьдесят шестом ее отец и мать покончили с собой. Иштван Худак был военным прокурором. Были у него дела, за которые в смутное время мятежа кое-кто хотел с ним рассчитаться. Приходили искать его к нему домой, Худак дверь не открыл. А потом взял пистолет и сначала застрелил жену, а потом пустил себе пулю в лоб. Может, и девочку ждала та же участь. Но, к счастью, ее в тот час не оказалось дома. Надо сказать, что у Табори с Худаками были весьма плохие отношения. Покойный Худак причинил им в свое время много неприятностей. Даже вел против них дело и самолично допрашивал профессора и Бланку. Дело это, правда, прекратили. Только для Бланки Табори с той поры упоминание о Худаках - что красный платок для бодливого быка. Если она и терпит еще, что Казмер разговаривает с Илонкой, то о чем-то более серьезном и слышать не хочет. Казмер это, конечно, понимает и, уважая и любя свою мать, не хочет причинять ей огорчения. Он вообще не любитель осложнений. И это тоже против вашей гипотезы, - заключил Шалго и посмотрел на лейтенанта.