— Путь на войне был длинный, — начал он. — От Кавказа идем. А сила такая: четыре дивизиона, стволов немного — двадцать четыре, калибр — двести три миллиметра, снаряд — чуть больше центнера, точнее, сто килограммов пятьсот граммов. Как хороший годовалый боров. Воюю три года, но пока не встретил цели, которая не поддалась бы этому поросенку…

Офицеры заулыбались, а генерал неторопливо продолжил свой рассказ. Боевое крещение его знаменитая часть приняла еще на линии Маннергейма в 1940 году. А спустя два года гаубицы Парешина стали на защиту Эльхотовских ворот — последнего рубежа перед городом Грозным на Северном Кавказе. Заглушая Терек, гремели орудийные раскаты, неся смерть фашистам. В 1943 году — прорыв вражеской Голубой линии на Кубани, бои на Таманском полуострове, а затем сокрушительный огонь через Керченский пролив по укреплениям противника. Гвардейцы-артиллеристы внесли большой вклад в освобождение Керчи. От кавказских и крымских нагорий путь бригады пролег на белорусскую землю, в край лесов и болот. Здесь гаубицы разрушали вражеские оборонительные рубежи и под Минском, и на Полесье, и у пределов Восточной Пруссии.

Немало интересного рассказал о боевом пути 49-й гвардейской тяжелой гаубичной бригады ее командир полковник Григорий Васильевич Писарев, как мне показалось, офицер весьма толковый и грамотный. Четыре его дивизиона имели тридцать две пушки-гаубицы 152-миллиметрового калибра.

Далее выступили командиры совсем новых бригад. Все они оказались бывалыми фронтовиками, не раз отличались в боях, имели по нескольку орденов. Был среди них мой старый знакомый по 69-й армии Петр Венедиктович Зороастров, тот самый полковник, который на «полигоне Колпакчи» руководил практическими стрельбами. Теперь он возглавил 173-ю гаубичную артиллерийскую бригаду трехполкового состава. Это восемьдесят четыре 122-миллиметровые гаубицы.

Всем понравился энергичный Кирилл Прокофьевич Чернов, еще совсем молодой полковник с Золотой Звездой Героя Советского Союза на гимнастерке.

— Мы не вы, мы легкая артиллерия, — весело начал он. — Трехдюймовки у нас. Сорок восемь штук. — А потом, опасаясь, что легкий тон доклада не будет принят, коротко и деловито рассказал о двух полках своей 170-й легкой артиллерийской бригады.

Далее слово держали минометчики. Доклад за командира 38-й минометной бригады полковника Михаила Захаровича Голощапова очень кратко сделал один из его заместителей, не могу вспомнить кто. Все мы хорошо знали 120-миллиметровые минометы. В трех полках бригады было 108 стволов. А вот сообщение о вооружении 15-й тяжелой минометной бригады породило у меня, да, видимо, и у других офицеров, немало вопросов. Никто из нас еще не видел 160-миллиметровых минометов, и о том, как состоялось наше знакомство с ними, разговор пойдет позже.

Не было на занятии командира еще одной знаменитой части — генерал-майора артиллерии Александра Федоровича Тверецкого. Его 29-я гвардейская Нижнеднепровская минометная бригада находилась под Москвой, и мы со дня на день ожидали ее прибытия. Представление о вооружении четырех дивизионов бригады у нас, впрочем, имелось: это были тяжелые «катюши» — тридцать шесть боевых установок БМ-31.

Так вот мы и перезнакомились. А чтобы сразу же закрепить контакты, я в заключение сказал:

— В течение ближайших десяти дней всем командирам, начальникам политотделов и штабов непременно побывать друг у друга и свести знакомство поближе.

Уже в первые недели после этой встречи командиры бригад и начальники политотделов, ранее вовсе не знавшие друг друга, сблизились, нашли общий язык, и это послужило хорошей основой для укрепления войсковой дружбы между частями, залогом тесного взаимодействия в учебе и боях.

Но сколачивание большого воинского коллектива не обходится без каких-то трений, осложнений. Всем в дивизии было известно, что старейшая и самая заслуженная 32-я бригада отличается образцовым порядком во всех своих звеньях. Ее командиры, в большинстве кадровые офицеры, постигли высокую артиллерийскую культуру, были превосходными методистами. Бригада располагала замечательными кадрами сержантов. Вот я и подумал: хорошо бы перевести отсюда некоторую часть младших командиров в только что сформированные части. Дело их сколачивания пойдет быстрее.

— Пожалуй, оформим это вашим распоряжением, — решил, тяжело вздохнув, начальник штаба дивизии полковник С. Д. Кравченко.

Реакция на распоряжение была весьма оперативной. Уже через полчаса ко мне пришел начальник штаба 32-й бригады подполковник В. С. Лазаренко.

— Конечно же поможем товарищам по оружию, — начал великий дипломат Лазаренко. — За нами дело не станет.

Однако представленный им список оказался более чем скромным. Пришлось подтвердить наметки штаба дивизии. И тогда в ход пошел главный калибр: ко мне явился сам комбриг генерал-майор артиллерии В. В. Парешин.

— Понимаю, нужны в новых бригадах хорошие сержанты, — рассудительно заговорил Василий Васильевич. — Но правильно ли мы поступим, если специалистов систем большой мощности переведем в легкую артиллерию? Да и как это будет выглядеть с моральной стороны? Люди не желают уходить из родной бригады, они кровью заслужили свое гвардейское звание.

Трудно было со всем этим не согласиться, но для пользы дела перевод сержантов все-таки состоялся. Попав в новые батареи, гвардейцы довольно быстро прижились там. Их лучшие традиции, закалка, дисциплинированность и боевой задор передались младшим товарищам, что, несомненно, сказалось на сколачивании новых частей.

Во всех бригадах началась боевая подготовка. Учиться надо было многому. Почти в каждой батарее, но особенно в только что сформированных, необученные и необстрелянные солдаты составляли значительную часть орудийных расчетов. Между тем большинство артиллерийских систем в дивизии составляли крупнокалиберные орудия. Та же 152-миллиметровая пушка-гаубица — это сложная семитонная боевая машина, способная запустить точно к цели снаряд весом почти в полцентнера на дистанцию в семнадцать с лишним километров. Привести такую махину в действие могут лишь хорошо обученные и натренированные специалисты. При этом важно добиться четкой слаженности в работе всех номеров расчета на огневой позиции.