— Постой, еще минутку. Почему же, именно ты привез документы? Ты же мог приехать позже, тебе для этого не нужен был повод, — Татьяна все пыталась понять, что произошло.

Серая очнулась от ступора и выражала полное довольство и согласие с происшедшим. К тому же, в эйфории от рождения щенков, она ни о чем, кроме детей, думать не могла. В промежутках между умилением над лапками и носиками щенков, она транслировала удовлетворение, что они под защитой такого волка.

— Потому что, об этом меня попросил отец.

— Отец? — недоумевающе переспросила Татьяна. — Альфа Дикой Стаи попросил твоего отца сделать нам документы, а потом, уже твой отец попросил… Постой, но у Андрея Волкова нет отца! Вернее, я о нём не слышала.

Волк, молча, смотрел на неё.

— Нет. Да, ну, не может быть! Как твое отчество?

— Антонович.

Татьяна тихо застонала:

— Зачем ты перегрыз пуповины!!!!

— Отец будет счастлив, я его единственный щенок, и он переживал, что на мне род прервется. Всё, я зову Марию и везу вас, — он нежно провел по щечке ближайшего ребёнка, — в роддом. Наш роддом, там только волки работают.

Баба Маша, опасливо косясь, проскользнула внутрь машины.

— Как дети? Сама?

— Все хорошо, баба Маша. Не замерзла?

— Нормально, — ответила Мария, поправляя что-то в пелёнке у одного из малышей, и переключилась на Андрея. — Чего стоим, кого ждем? Поехали, Татьяну надо в роддом доставить. Пусть врачи осмотрят ее и деток.

Волк оторвался от созерцания щенков и машина тронулась.

Ликование распирало грудь.

Мужчина обратился к зверю:

— «Теперь — можно!»

И зверь взревел торжествующе, а, потом, поднял голову и отправил клич.

Клич, который почувствовали, приняли, услышали все альфы — у Верховного родились дети!

Неделю после возвращения Кирилл пил и не пьянел.

Волки ходили тенями, стараясь не попадаться альфе на глаза, но Дёмин всё замечал и отмечал.

Молчаливое сочувствие злило, но не было желания ни придираться, ни устраивать разносы.

Вообще, ничего не хотелось.

Грис перестал отзываться, и, сколько бы Кирилл ни обращался к зверю, он видел только его спину. Грис винил во всём человеческую половину и не желал общаться.

Первое время Кирилла давила жажда мести, хотелось рвать и душить. Анализируя прошедшие месяцы, угар, в котором он жил по возвращении с, как он думал, истинной парой, Кирилл вспомнил, что его любовница самовольно отполовинила охрану Татьяны. В памяти всплыло, как она давила и требовала, чтобы он скорее решал вопрос с временной женой, и несколько раз намекала на самый простой способ — физическое устранение.

Холодея, он догадался — если бы Таня не сбежала, Алекс нашла бы способ, Амиро бы помог дочери. Получается, Татьяна была приговорена. Обставили бы, как несчастный случай, а ему в то время было не до бывшей, он, пожалуй, вздохнул бы с облегчением.

Да, но он же не знал о щенках!

И, что бы это изменило? Надо признаться, хоть, перед самим собой быть честным — он никогда не считал Таню женой, парой, всегда думал о ней, как о… временной замене. Даже, зная, что шансы встретить свою пару у него близки к нулю, не хотел признавать очевидного — Таню признал Грис, Серая признала Гриса, а сама Татьяна смотрела на него влюбленными глазами. Поэтому и метку не дал поставить. Он тогда страшно разозлился на Гриса за своевольство. Теперь, вот, на него разозлен зверь. Волк долго терпел, не перечил, подчинялся человеческой ипостаси, но потеря щенков его добила. Вообще, странная у него была жизнь.

Кирилл много думал — как бы всё сложилось, если бы он успел и забрал Татьяну?

Представил, как она возвращается в дом, как ставит ему ответную метку, и они продолжают жить вместе уже парой. Рад бы он был? Наверное, да. Ярких чувств и огненных эмоций ему хватило с лихвой, теперь хочется стабильности и спокойствия. Родились бы дети. Щенки… В груди разлилось тепло. Он бы любил малышей и гордился ими.

— Альфа, — в дверном проёме маячил Стас. — Накопились бумаги на подпись.

— Зайди через час, — отрезал Кирилл, сверкнув глазами.

Нет, всё правильно, жизнь продолжается, есть дела, заботы, обязанности. Щенков очень жалко — до спазмов, до затрудненного дыхания и невыносимой рези. Хорошо, что он не видел Таню с животом и не успел понять, что он, на самом деле, скоро станет отцом. Не успел привыкнуть к этой мысли.

Перед глазами встала когда-то подсмотренная сценка — беременная самка сидела на скамейке, и, прислонившись щекой к ее животу, на коленях стоял волк. Оба выглядели до невозможности счастливыми.

Ему не довелось прикоснуться к животу, не довелось ощутить под руками толчки малышей, и его зверь не общался с ещё не рожденными щенками. Не было чувства единения и нетерпеливого ожидания. Половину Таниного срока он её ненавидел, другую половину — злился, что вынужден был отрываться от дел для поиска беглянки. И, только в самом конце, когда он узнал о детях, что-то перемкнуло у него в душе, перестроив отношение к женщине с досады и злости на приязнь и желание защитить. Но — не успел. В любом случае, как ни горька утрата — жизнь продолжается.