И откуда только этому чувству было в Шэрре взяться? Она до сих пор не могла до конца понять этого, но отрицать всё, что крутилось в голове, стало бессмысленным. И Тони, смотревший на неё этим глупым влюблённым взглядом, бедный Тони, который, рано или поздно, всё равно предаст.

Люди всегда предают. Она знала об этом. Она знала и чувствовала, что дорога на юг, к Златому Лесу, будет для Громадины достаточно долгой.

— Неужели тебе не гадко находиться в его руках? — прошептал Тони. — Ведь он обманщик…

— Вечные не лгут.

— Он предатель.

— Вечные не предают.

Тони поджал губы. Он сказал бы что-то ещё, да вот только не получалось. Все слова застыли в горле, будто бы надеялись никогда-никогда не вырваться на свободу. Как же несчастен он был! И сколько всего ещё придётся передумать, чтобы наконец-то исцелить собственную исколотую невидимыми, но такими ненавистными шипами душу…

— Вечные, — повторил он загадочное слово, будто бы невдомёк было, какое это вообще может иметь отношение к живому существу. — У всего есть свой срок годности. За всё надо платить.

— И кто говорил тебе это? Мастер? Эльфы платят за это тем, что у них практически не бывает детей, — зло отозвалась Шэрра. — Платят тем, что после смерти у них нет ни того, что вы называете небесами, ни противоположного им. Вы мечтаете о вечности навсегда, после смерти, вечности без хлопот, достаточно только жить по законам. А для эльфов никаких законов не существует. Эльфы всегда знают, что прожить надо вечностью свою так, чтобы больше не потребовался второй шанс. Его-то у них нет.

— Зато и дары у них слишком громадны, — покачал головой Тони. — Людям такого никогда не предлагали.

— Рассказать тебе сказку?

Так бы ему ответил Роларэн. Сейчас Шэрре совершенно не хотелось копировать его, но мысли как-то сами по себе пришли в голову, и теперь приходилось выплёскивать его на того, кто оказался достаточно близко.

— Расскажи, — согласился Тони. — Я люблю сказки. Моя мама всегда так загадочно и так прекрасно…

Она оборвала его коротким жестом. Громадина не умел хорошо говорить, и его слова казались Шэрре ядовитыми. Он убивал ту историю, которую она могла ему поведать, убивал в корне, а девушка не могла позволить ему подобную вольность. Ни за что. Она, в конце концов, не сама плела повесть, чтобы вот так разбазаривать её на глупых людей.

На жестоких людей.

На людей, которые погубили и эльфов, и Златой Лес вместе с ними.

— Однажды, в далёкой-далёкой стране, — начала она, — жил-был король… Тогда, когда начинается эта история, он ещё не был королём, — она повторяла слова Роларэна на свой новый манер, — и не собирался им становиться. Но сила у него была уже тогда. В той стране жили счастливые люди и несчастные — разные, в общем. И эльфы жили. Та страна слишком далеко от нас, чтобы до неё можно было добраться. У него был поразительный дар — он мог сеять добро и надежду по всему миру. Он подхватывал нить ненависти и ткал из неё любовь…

Она посмотрела на Тони испытывающе, но тот никак не отреагировал. Он слушал эльфийскую древнюю сказку о живых, которых никому из них никогда бы не увидеть.

— Он был замечательным мужчиной, — продолжила она, — и обрёл своё счастье. Он мог остановить армии одним только движением руки, чтобы ненависти в них, в людях, в воинах, больше не было, чтобы пылала одна только любовь. Он хотел, чтобы всё было легко, чтобы миру не требовались правители. Но чем больше он гасил ненависть, тем больше её становилось. Тогда он обернул свой дар себе в корысть. Он ставил на колени той силой, которой хотел даровать счастье.

— Значит, — отметил Тони, — сила всё-таки сделала его злым человеком.

— Отнюдь! — возразила Шэрра. — Сила сделала его человеком мудрым. Он наконец-то понял, что людей не интересовало никогда его добро. Они нападали, они прыгали на него, будто бы те звери, а ещё они отчаянно пытались отобрать у него самое ценное — его жизнь, его детей, его страну. И он превратил свою силу в такого же зверя, но не стал им сам.

— Истинные стали бы мучениками, но не позволили бы служить себе во зло…

— В его стране жили хорошо. Но нельзя сделать лучше, чем человек сам того позволяет. Он перерождал их ненависть в любовь, а они рождали новую. И сколько б он ни гасил боли… Он был мудрым правителем. Жил-был король, могучий король, — прошептала она, — который хотел дарить людям радость и лёгкость. Вот только она им была не нужна. Они искали войну; он научился дарить им сражение или его видимость. Он не стал отбирать у них того, чем они жили, только потому, что они сами не пожелали этого отдать.