Шрифт:
Смешно, конечно. Прилетел из Лондона с делами семьи разобраться, а на деле все усложнил. По итогу Дима со своей девушкой по-прежнему вместе, с разницей в том, что жить теперь будут на съемной квартире. Ну, разве не смешно? По сути, если мне улететь обратно, вопрос аренды жилья сам собой отпадет. Но настолько торопиться я не планирую: переезд может сыграть на руку — молодые прочувствуют новую жизнь. Жениться им в любом случае еще рано. Во-первых, Дима совсем к браку не готов, а во-вторых, Юле надо разобраться в себе. Переспать-то ведь она со мной действительно хотела. Может, и сейчас хочет, но лучше об этом не думать, а то так и развернуться не долго.
Забираю из машины свежую рубашку, которую по рабочей привычке вожу с собой, и заселяюсь в номер. Каникулы все чудесатее становится. Владею четырехстами квадратами недвижимости, а сплю в гостинице. Лондонский бизнесмен сбежал от рязанской девчонки. Ну, Серега.
Утро на Красной площади встречает меня пасмурным небом и моросящим дождем. Вот так своеобразно аукнулась мне тоска по Лондону. Два часа провожу в офисе «Серпа и Молота», и когда часы показывают половину десятого, выезжаю в больницу. Юлю я, разумеется, забирать не стал — ни к чему нам с ней находиться наедине. Но нечаянная мысль о том, как она доберется, в голову все равно закрадывается. Дождь же, а она машину не водит. Надо же, каким заботливым ты, Серега, стал. Доберется, не маленькая же. Стонала-то, точно как взрослая. И к чему я снова об этом вспомнил?
Беспокоился я по поводу нее зря, потому что когда я захожу в палату, Юля уже находится внутри. При моем появлении розовеет и отводит глаза в сторону. Нет, все-таки крепко я ошибался на ее счет. Актриса из рязанки никудышная — все эмоции на лице: смущение, испуг, вина. И как только Дима ничего не замечает.
— Собрался?
– смотрю на сына, который сидит на кровати рядом с Юлей, придерживая ладонью прооперированный бок.
— Да, — Дима встает и, сморщившись, перекидывает через плечо сумку. — Можем ехать. Закинешь нас с Юлькой квартиру посмотреть?
Боковым зрением замечаю, как она дергается и краснеет, явно предпочитая обойтись без моей помощи. Можно сослаться на работу, но чувство вины и желание быть для сына хорошим отцом, заставляют меня согласно кивнуть.
— Отвезу.
Забираю у него сумку, чтобы швы не разошлись, и первым покидаю палату. Юля и Дима нагоняют меня в коридоре: идут позади, тихо перешептываясь, кажется, сын говорит, что сегодня ей придется быть сверху. Я прибавляю шаг, потому что не хочу этого слышать.
Самостоятельную жизнь Дима решил начать с размахом: дом на Большой Дмитровке, куда мы приезжаем, огорожен внушительным забором со шлагбаумом, имеет подземную парковку и даже фонтан, установленный внутри двора.
— Дим, мы разве можем себе это позволить? — тихо бормочет рязанка. — Я… у меня просто нет…
— Зайчик, я все решил, — я не вовремя заглядываю в зеркало заднего и вижу, как сын смачно целует ее в губы. — Не парься, ладно.
Решил единственным известным ему способом: попросить денег у меня. Надеюсь он помнит, что это мои последние инвестиции, и решение о пятидесятитысячном лимите по-прежнему остается в силе.
— Пап, ты пойдешь с нами квартиру смотреть?
Я отрицательно качаю головой и извлекаю из кармана мобильный.
— Вы идите, а я пару звонков сделаю.
По поводу того, что сын будет спать в компании мышей и клопов волноваться не стоит, а есть ли внутри квартиры сауна или бассейн меня не слишком интересует.
Дима с Юлей покидают машину, а я, машинально проводив ее стройные ноги глазами, достаю из кармана телефон. Может, стоило мне на Мадине жениться? Вдруг это холостяцкий статус кидает меня в скандальные крайности?
Спустя получаса переговоров с Лондоном пассажирская дверь распахивается и в салон снова проникает аромат лаванды и медикаментов: Дима и Юля вернулись.
— Ну как квартира? — бросаю через плечо, заводя двигатель. — Устроила?
— Юля говорит, нужно кое-что прикупить, а в целом нормальная. Даже бильярд есть. Не Барвиха, конечно, но на время пойдет.
— Там нужно убраться, — первые за долгое время подает голос Юля. — Я одежду поменяю и снова сюда приеду.
Снова она со своей уборкой. Жду, что сын возразит, но, кажется, для него самоотверженность рязанки остается незамеченной, потому что он начинает разглагольствовать об учебе.
— Уборкой пусть занимается уборщица, — не выдерживаю я, встречаясь взглядом в широко распахнутыми глазами рязанки в зеркале. — Повторюсь: это не та статья расходов, на которой стоит экономить.
Откуда такое удивление на ее лице? Я уже об этом говорил ей.
— Да, малыш, — спохватывается Дима. — Не зачем тебе все самой драить. Вызовем уборщицу, а сегодня в Барвихе переночуем.
Сейчас я на него по-настоящему злюсь. И это при уверенности, что очередной казус с уборщицей — это ненамеренная случайность. Просто такой он, Дима — не задумывается о том, чего стоит чужой труд. Слишком легко ему все в жизни доставалось. Ну и как он семью строить собирается, если ответственности в нем нет ни грош? А если Юля от него забеременеет, как о ребенке будет заботится, если сам еще памперсы не снял?