На похоронах Мара не плакал и никому не подал руки.

Вечером после похорон он пил вино и играл в Darkest Dungeon на максимальной сложности, начиная игру сначала после того, как терял любимых героев. Герои умирали почти в каждом подземелье, и с каждым новым трупом он делал новый глоток.

Наверно, в несчастье, в тоске русский человек странным образом обретает горькую мечту (потому что в счастье он точно ни на что не способен) — рану, сочащуюся гноем жалости к себе. Его герои умирали как мухи, а стаканы с дешевым вином пустели, оставляя неприятные мутно-розовые кольца на краю бокала. За окном было черным-черно, и ему казалось, что в этой пустоте плавали мурены и осьминоги. Он думал, что вот-вот из щелей в стеклопакетах полезут зеленые мокрицы. Сползая по подоконнику, они попадают на пол и разбиваясь превратятся в липкое месиво. Мысли Мары были пусты и его будущее было туманно. Но у него была мечта — по крайней мере, ему так казалось.

Его матери больше нет, теперь он был свободен от невыносимого звука всасывания жидкости через дурацкую трубочку. С этих пор Мара остается один. И он знает, что ничто уже не отвлечет его от заранее обреченного похода. Ему только мерещится новая жизнь. Он задергивает занавески, когда первые лучи солнца проникают в комнату и снова садится на стул перед компьютером. И стул и компьютер однажды купила ему мать…

2016, осень.

Мара надавил на веки пальцами, чтобы вернуться в реальность, и открыл глаза. Он оставил сигаретную пачку и зажигалку на подоконнике и вернулся в комнату, плотно закрыв за собой балконную дверь.

Мара сел за компьютер и перечитал последнее полученное сообщение: «Из-за нее ты хотел покончить с собой…?»

Мара, 2 ноября в 21:19:

Нет.

Написал он.

Иногда я вспоминаю о матери, например, вчера вечером, когда вернулся домой. Но я не думал о ней, пока стоял по пояс в воде. Я не виню себя в ее смерти, никогда не винил. Главная причина моего расстройства в том, что я не могу больше рисовать.

Солгал Мара лишь наполовину.

Спустя несколько секунд после того, как он отправил сообщение, Лиза начала писать ответ. Он заметил это, но продолжил печатать: ему не хотелось говорить о матери. Он хотел узнать больше о жизни Лизы.

Мара, 2 ноября в 21:22:

Мне бы хотелось, чтобы ты рассказала что-нибудь о себе. Все что угодно. Что-то простое. Например, как часто ты хмуришься, когда тебя никто не видит? На какую сторону ты стаптываешь обувь? На каком боку засыпаешь? Часто ли тебе снится брат? И часто ли ты плачешь? Какой рукой поправляешь волосы? Большие у тебя очки? Какой формы? Закрываешь ли ты улыбку ладонью? Какой алкоголь ты любишь?

Мара, 2 ноября в 21:13:

Я хочу тебя узнать, Лиза.

Внизу чата снова появилась мигающая надпись: «Лиза набирает сообщение…» Несколько раз она исчезала, но потом появлялась снова. Мара следил за ней, боясь отвести взгляд.

Ответ долго не приходил. Мара успел выкурить еще одну сигарету, на этот раз не отходя от компьютера. Он постеснялся написать Лизе, что запомнил ее взгляд. В эту минуту он видел ее глаза и пытался представить Лизу целиком, восстановить ее образ по памяти. Как она выглядит сейчас? Почему-то она явилась ему сидящей по-турецки в маленькой жалкой комнатке с облупившимися стенами. На коленях у нее лежит ноутбук. А стекла на окнах почему-то представлялись ему разбитыми, в комнатке печально завывает ветер. Ее взгляд направлен в пустоту, в отсутствие четвертой стены, туда, где прятался Мара. Неожиданно для себя он увидел больше: от холода соски на маленьких грудях Лизы стоят торчком, отчетливо проступая сквозь мятую футболку, кожа на запястьях покрылась мурашками… Какого оттенка у нее соски: коричневатые, бледные или вызывающие ярко-розовые? Он снова начал набирать сообщение:

Я хочу узнать о тебе как можно больше. Что ты обычно делаешь по вечерам? Как выглядит твоя комната? Ты можешь гулять по ночам? Как ты убиваешь время?

Мара не успел его отправить, когда от Лизы пришел ответ:

Лиза, 2 ноября в 21:22:

Думаю, я тебя раскусила, Мара Агафонов. Ты эгоист.

Мара дважды пробежал эту строчку глазами. Он стер свое сообщение.

Лиза, 2 ноября в 21:23:

Впрочем, я пьяна, а ты художник. Сейчас мы оба эгоисты. Знаешь, у меня никогда не было знакомого художника. У меня вообще мало знакомых, поэтому я даже немного горжусь, что ты рядом.

Лиза, 2 ноября в 21:24:

Хотя это, конечно, неправда. На самом деле ты далеко. Но сейчас я почему-то не чувствую себя одинокой. Так странно, только вчера ты собирался покончить с собой. Может, ты сам себя обманывал.

Лиза, 2 ноября в 21:28:

Хочу тебе признаться: впервые мне задают такие странные вопросы. К тому же так много сразу. Мне почему-то кажется, что я интересую тебя только как объект для твоей работы. Или, может, ты маньяк? Тогда хорошо, что ты далеко. Но я рада, что в тебе нет жалости ко мне. Приятно для разнообразия просто побыть кому-то интересной. На все твои вопросы я ответить не смогу, потому что никогда пристально за собой не следила. Возможно, это тебя удивит, но я не слишком-то часто смотрюсь в зеркало. К подошвам я тоже особенно не присматриваюсь. Но чтобы тебя не обидеть, скажу по секрету, что сейчас я допиваю красное полусухое из литрового картонного пакета. Обычно я не могу уснуть без пары таблеток феназепама, это что-то вроде валиума. Но сегодня я, пожалуй, обойдусь без этого. Вообще-то я думаю, что однажды ты мог бы меня нарисовать. Может, когда-нибудь я сама тебя об этом попрошу? Тогда уж будь готов, Мара.

Дочитав ее сообщение, Маре страшно захотелось напиться. Он замер на краешке стула и угрюмо всматривался в неровный ряд скопившихся за монитором пустых пивных банок.

Лиза, 2 ноября в 21:32:

Кажется, я засыпаю, Мара.

Пока Мара думал, как бы задержать ее, она отправила ему свои контакты из мессенджера.

Лиза, 2 ноября в 21:33:

Можешь писать мне сюда, так будет удобнее. До завтра, Мара. И не грусти.

Он быстро напечатал ответ: