Мара, 2 ноября в 21:33:

Хорошо. До завтра. Ты тоже не грусти.

Но сообщение осталось непрочитанным. Она вышла из сети. Полупрозрачная синяя рамка вокруг его слов будто повисла в воздухе. Он представлял, как неясная фигура девушки растворяется в темноте под кирпичной аркой.

Мара встал из-за стола, чтобы потрясти пивные банки у стены. Все они были пусты, в них не оставалось ни капли алкоголя. Тогда он снова опустился на стул, натянул на живот уголок полотенца и спустил до колен рваные домашние штаны. Он открыл ее страницу в социальной сети и закрыл глаза, пытаясь представить маленькие стоящие торчком соски.

~ ~ ~

Заснуть сразу ей не удалось. Какое-то время Лиза думала о Маре. На его странице была указана дата рождения. Больше от скуки Лиза узнала, что его знак зодиака — Дева. Она давно убедила себя, что не верит в знаки зодиака, но все же решила, что Дева ему подходит. Потом она нашла значение его имени. «Mare» или «marais» в переводе с французского означает «пруд» или «болото». Лиза подумала: «Как странно».

Она проснулась поздно утром. По стеклу уже скользили хрупкие тусклые лучи. Не было сомнений в том, что она проспала завтрак. Когда Лиза поднялась с кровати, телефон скользнул между складок одеяла и упал на пол. За ночь он почти разрядился и завис от случайно запущенных приложений и набранных символов. Начинался новый мучительно долгий день.

У дверей столовой Лиза столкнулась с Молоховым. Он прожег грозным взглядом ее лицо, но ничего не сказал. Конечно, от Молохова не могло скрыться лизино состояние, он тут же прочел по ее красным глазам опустошенные накануне стаканы; и он видел, что теперь ей плохо, а Лиза и не пыталась этого скрывать. Молохов выхлопотал для нее завтрак в столовой. Она не притронулась к еде, только выпила стакан теплой воды. А потом Молохов повел ее гулять.

Он повел ее по аллее, мимо декоративного пруда, вдоль забора на заднем дворе, мимо кустарников и кирпича, через чахлый ручей, по пародии моста из переброшенных через воду фанерных досок. Все это время они молчали. И Лиза была рада молчанию. Их окружала серая отвратительная красота ноябрьского утра, Лиза чувствовала его пустоты, его угрюмые полутона, они служили удачным фоном к ее похмелью. Даже хорошо, что вокруг было так мрачно и мертво, хорошо, что не лаял резким лаем цепной пес.

Лизу не волновало в тот момент, что за мысли скрывает Молохов, чего добивается от Лизы, ведя ее под руку; ей было безразлично, какое Молохову до нее дело. Он был ее лечащий врач, и было какое-то неозвученное соглашение, какая-то липкая связь между ними. Нечто позволяло Молохову запросто вторгаться в ее личное время и пространство, подчинять их себе и царить в них своей властной рукой.

Они гуляли около получаса. За это время они ни разу не остановились, не завели ненужного разговора. Они шли медленно и как будто бесцельно, но Лиза заметила, что Молохов совершает над собой усилие, подстраиваясь к темпу ее шагов и вялому течению ее мыслей.

Прогулку он решил завершить у дверей лечебного корпуса. Как раз пришло время Лизе идти на процедуры. «Как удачно он это провернул», — подумала Лиза. Конечно, Молохов ни на минуту не забывал о своих врачебных обязанностях.

Проводив Лизу по ступеням лечебного корпуса, разжав свои сильные пальцы на ее худом плече, Молохов все же не удержался и сказал ей на прощанье:

— Ну вот, разве не замечательно? Наконец я вижу твой румянец! Он тебе к лицу.

Он улыбнулся и тут же быстрым шагом зашагал прочь. И опять это была вроде бы молоховская шутка.

«Даже не спросил про зонт», — подумала Лиза. Она немного постояла на крыльце, вглядываясь в его удалявшиеся могучие плечи. Приведя ее к дверям лечебного корпуса, Молохов не оставил Лизе шанса прийти на процедуры последней, чтобы избежать скопления старух, жаждущих постоянного тупого общения в коридоре перед ванным залом. Молохов обо всем бы узнал, решись она сейчас сбежать. Поэтому Лиза поспешила поскорее занять место в очереди и пораньше от всего этого отделаться.

Она разделась и погрузилась в ванну с головой, коснувшись лопатками облупившегося эмалированного дна. Тонкой светлой нитью — медленно и бессмысленно — полился песок в стеклянных часах. Она закрыла глаза, но не могла спрятаться даже под водой от чужих всплесков и чужого ворчания за тонкими ширмами. Тогда Лиза заставила себя вспомнить о чем-то далеком и приятном. Вдруг она увидела лицо Мары Агафонова. Это лицо было неожиданно четким, оно погрузилось в ее теплую воду, склонилось над ее лицом. Она знала, что это ложь, но как раз потому, что это не могло быть правдой, ждала того, что случится дальше — вернее того, что она позволит себе вообразить. Его губы нежно раскрылись, не выпустив воздуха из несуществующих легких. И длинные черные волосы разметались в разные стороны, коснулись ее век, ее лба, ее щек и ее губ…

«Я тоже хочу узнать тебя, Мара», — прошептала Лиза. Она легко подняла затылок со дна, как будто кто-то тянул ее за плечи, подалась навстречу к нему.

Его силуэт тут же рассеялся в движении воды. Ее губы поднялись над водой, и она жадно втянула ртом воздух.

«Интересно, есть ли у него девушка?» — подумала Лиза, одеваясь. Впрочем, ей было все равно. Ей не было стыдно за эту странную мысль, так просто возникшую в ее голове. В конце концов, она была здесь одинока, а он был далеко.

2016, лето.

Мара лежал на просторной кровати, широко раскинув руки и ноги, как Витрувианский человек (или, может, как распятый на дыбе), и застывшим взглядом упирался в белый потолок. Его голое тело обдувал вентилятор, нежно колыхались перед лицом занавески.

Аня, расположившись на коленях у его ног, уже несколько минут безуспешно пыталась поднять его вялый член. Он был напряжен, она была напряжена. Им обоим ничего не хотелось, и, наконец, Ане надоело тратить попусту время. Со вздохом она поднялась, запахнула шелковый халат и ушла к своему дубовому столу. На столе лежала аккуратная стопка бумаг, придавленная пресс-папье. Подумать только, у нее было пресс-папье… Мара угрюмо размышлял о том, что разница в возрасте в пятнадцать лет — расстояние все же непреодолимое.