— Вот мы и разобрались с этим небольшим недоразумением, — сказал Молохов. — Думаю, теперь я могу вас оставить.

— Спасибо, — пробормотал Мара.

Молохов уже развернулся, чтобы уйти, когда Лиза схватила его за рукав свитера (образцово чистого свитера без единой выбивавшейся ворсинки), и прошептала:

— Я хотела вас кое-о-чем попросить.

Молохов наклонился к ней.

— После завтрака мы бы хотели спуститься к реке и, может быть, прогуляться до деревни.

— Ты бы хотела отпроситься на прогулку? — уточнил Молохов.

— Да.

Молохов задумался всего лишь на мгновение.

— Не вижу никаких проблем, если вы вернетесь до обеда. — Он устало улыбнулся. — Я выпросил для вашего гостя кое-что и на обед. Будет обидно, если вы его пропустите.

— Спасибо, — сказала Лиза громче, чем хотела, и бессознательно потянула врача за рукав. — Мы пойдем сразу после завтрака, поэтому наверняка успеем вернуться.

Она нервно улыбнулась, глядя Молохову прямо в глаза.

— Раз так, то — замечательно, — ответил Молохов. — Сегодня обещали хорошую погоду — иногда и такое случается в ноябре. — Он тоже посмотрел Лизе в глаза и добавил: — Я рад, что ты улыбаешься. Не теряй эту улыбку по крайней мере до нашей завтрашней встречи.

— Постараюсь, — искренне сказала Лиза и наконец отпустила его рукав.

Молохов кивком головы попрощался с сидевшими за столом и направился к выходу, достав из кармана джинсов бумажную салфетку. Он скрылся за колонной, сморкаясь на ходу.

Теперь Лиза была бы рада поесть в тишине, но старушка с собранными в пучок волосами, казалось, не могла выдержать всеобщего молчания. Почти сразу после ухода врача она начала делиться с соседями по столу довольно сумбурной историей о своей бывшей соседке по номеру, которая, как она выразилась, «тоже была сумасшедшей». К кому относилось это «тоже» понять было несложно, но старик, сидевший по правую руку от рассказчицы только согласно кивал, ковыряя ложкой очищенное яйцо. Едва ли он понимал, о чем она говорит, но хотя бы косвенно участвовать в общем разговоре ему, наверно, было приятно. Маре было печально и тяжело наблюдать со стороны за этими жалкими кивками.

А пожилая женщина, ничуть не стесняясь старика, все продолжала рассказывать Маре и Лизе о своей «не менее несчастной соседке, у которой явно было что-то не так с головой». Вероятно, она считала себя обаятельной рассказчицей. Говорила она, не отвлекаясь от поедания омлета, и у нее на губах были отчетливо видны белые кусочки, которые она то и дело слизывала языком.

— …Она была сумасшедшая и иногда так меня пугала, что я даже хотела обратиться в администрацию, чтобы ее отселили! Но, к счастью, она съехала сама на той неделе. Представляете, по ночам она пилила свой матрас пилочкой для ногтей. Она, видите ли, откуда-то узнала, что до ее приезда на ее матрасе спал мужчина! Я так понимаю, что она ненавидела мужчин. В санаторий она поехала после смерти мужа — думаю, он ее колотил. В общем, она по-настоящему слетела с катушек и каждый день — можете представить? — просила заменить матрас на новый, потому что не могла заснуть! Я как-то подглядела в ее карту: вроде бы она страдала от удушья и панических атак. Ей объясняли, что матрас положено менять только если старый придет в негодность. Но на старом матрасе она и правда спать не могла и положила его в углу номера, хотя смотрелось это ужасно. И все равно ее мучила бессонница. Тогда она стала пилить матрас по ночам, как какой-то малолетний преступник, и каждую ночь я засыпала под эти ужасные звуки, а когда просыпалась утром, то видела, что за ночь ей удалось продвинуться всего на какие-то жалкие пять или семь сантиметров. Ну, скажите мне, это ли не безумие?

Старушка посмотрела на Лизу, ожидая ее ответа. Девушка растерялась и пробормотала что-то невнятное — про то, что ей тоже приходилось терпеть свою бывшую соседку, хотя ее соседка все-таки была вполне милой женщиной и ничего особенно плохого Лиза сказать про нее не может.

— Ну вот, видите! Я о том и говорю, — сказала старушка и закивала головой, как будто Лиза подтвердила ее слова.

Затем она нежиданно повернулась к Маре.

— А вы?

— Я? — рассеянно переспросил Мара.

— Да, вы — что вы думаете об этом? — Старушка смерила его взглядом. — И кстати, я до сих пор не знаю вашего имени.

— Меня зовут Мара, я тут на пару дней.

— Замечательно, — сказала она каким-то пронзительным высоким голосом и подмигнула Лизе. — Может, расскажете что-нибудь еще? Вы, как гость в нашей глуши, могли бы поделиться с нами чем-нибудь. В конце концов, развлечь женщин чем-нибудь интересным!

Под женщинами она, вероятно, подразумевала себя и Лизу.

Но Лиза тут же покачала головой и натянуто улыбнулась, давая понять, что она не против поесть молча.

— Даже не знаю, — глухо сказал Мара. — Ваша история и так была достаточно интересной.

Старушка заговорила снова, но он не особенно вслушивался в ее слова, потому что думал о своем, наблюдая за тем, как медленно исчезают остатки яйца с тарелки беззубого старика. «А когда этот мужчина уйдет в воду, явится ли за ним великое яйцо, поднимется ли над его трупом пойманная в скорлупу страдающая душа, и насколько большой она будет?» С похорон матери образ яйца сам по себе казался Маре пугающим и противоестественно идеальным, пришельцем из другого мира. Даже вид обыкновенного куриного яйца наводил на тревожные мысли. «А ведь осьминоги рождаются из яиц», — быстро подумал он. И вспомнил отрывок из статьи, прочитанной им не так давно на одном сомнительном сайте:

«Если верить слухам, осьминоги иногда кончают жизнь самоубийством: уходят глубоко в воду, на дно особенно глубокой расщелины, чтобы затаиться в пустоте и умереть. Там, в кромешной темноте, они в непригодных для жизни условиях откладывают яйца, вероятно, избавляя от страданий одинокого существования свое потомство. И это не единичные случаи. Слишком часто моллюски добровольно обрекают себя на смерть: погружаются в трещины у берегов Коста-Рики на трехкилометровой глубине или, предчувствуя наступление холодов, зарываются в ил мелководных московских рек».