Он смотрит на меня и в его глазах танцуют бесята, на губах ухмылка. Он у моих ног, его руки скользят по моим щиколоткам. В моем животе порхают бабочки.

— Потому что я собираюсь красиво тебя попросить об этом. — Он облизывает губы, улыбается и склоняется передо мной в поклоне. — О, великолепнейшая художница, не будете ли вы так любезны, явить себя скромному писателю во плоти? – Я вздрагиваю при слове «плоть», а Логан добавляет: — Или, по крайней мере, в нижнем белье?

Он выставляет свои руки в просящем жесте и уморительно смотрит на меня своими зелеными глазами. Я начинаю хихикать, — этот мужчина может быть очаровательным, когда захочет.

— Разве тебе не любопытно, как я могу тебя отблагодарить?

Конечно же, любопытно.

— Я могу оголиться лишь до нижнего белья, милостивый государь, — отвечаю я так же напыщенно. Что ж, в каком-то смысле я обязана ему. Хотя нет. Я на себе должна испробовать собственное лекарство. Мне есть чему поучиться, будучи наблюдаемым, а не наблюдателем, и мое сопротивление доказывает это. — Вернитесь к мольберту и отвернитесь, сер.

Логан насмешливо смотрит на меня, но слушается, хотя его взгляд выдает, что он доволен словно ребенок, получивший желаемое. Он может рисовать меня почти голой, но я не хочу, чтобы он смотрел, как я снимаю джинсы.

Я всегда даю своим моделям уединиться, потому что по мере того, как они раздеваются, то словно переходят из одной роли в другую. Эти моменты, когда одежда покидает кожу, являются чем-то личным, интимным, тем, чем вы по доброй воле решаете поделиться с другими.

Когда ты занимаешь любовью, то раздевание является частью ритуала, прелюдии, а когда позволяешь рисовать себя, то оба соблюдают определенные границы. Когда эти границы ломаются или искажаются, то они могут стать неудобными и грязными. Нагота ради искусства должна рассматриваться иначе, чем нагота ради секса, и разница между ними очень тонкая. Искусство, в большинстве случаев, призывает нас чувствовать. А когда люди чувствуют больше всего? Правильно. Когда обнажены. Когда занимаются сексом.

Я откладываю джинсы в сторону и поправляю трусики. Я давно не брила лобок, потому что, как любезно заметила Руби совсем недавно, у меня не было секса больше двух месяцев. И хотя меня это абсолютно не трогало раньше, сейчас я чувствую застенчивость. Я прилагаю все усилия, чтобы вести себя так же бесстрашно, как мои модели. Я знаю, что хочу быть привлекательной для Логана. И это злит. Мне не нравится быть уязвимой. Мне не нравится быть объектом чьего-то внимания, особенно его. Но я чувствую, что должна доказать ему и себе, что могу это сделать.

— Теперь можете смотреть, — говорю я, садясь на стул.

— Отлично. — Он выходит из-за мольберта, и я чувствую, как его глаза прожигают мою кожу. Несколько штрихов ложатся на бумагу.

— Раздвинь ноги, — приказывает Логан. Он меня удивляет, и в то же время противоречиво влияет на меня: хочу послать Логана куда подальше и одновременно хочу подчиняться.

— Зачем?

— Потому что я хочу нарисовать тебя. Зачем еще? — Он кажется раздраженным, властным. — Опусти руки между ног, ладони на стул и немного наклонись, чтобы я мог видеть грудь.

Я закатываю глаза.

— А затем скажите выпятить губы?

— Само собой. — Он не отрывается от мольберта.

— Обычно я позволяю моделям самим выбирать позы.

Логан останавливается и смотрит на меня.

— Почему? Как тогда ты получишь желаемое?

— Я подсказываю им, что делать. И не отношусь к ним как к манекенам, указывая, какую им принять позу.

— И как ты это делаешь? — Кажется, Логан действительно хочет знать что-то новое об этом процессе, так отличающимся от его собственного.

— Я прошу их изобразить чувство или воспоминание. Таким образом, я пытаюсь запечатлеть что-то настоящее, подлинное.

— Это какое-то конкретное чувство?

— Как когда. Например, тоска, печаль или миролюбие. Иногда злость, неудовлетворенность, равнодушие.

— О. Тогда как насчет тоски?

И в этот момент я понимаю, как тяжело моим моделям. Ну вот как я изображу тоску?

— А знаешь, — говорит Логан, — лучше желание. Покажи мне желание.

Желание?

— Что?.. Как?..

Он с вызовом смотрит на меня.

— Что, тяжело? Я удивлен. Ты же вся просто кипишь в глубине души.

— Минуту назад вы сказали, что я ханжа.

— Да ну? Ханжи — это маленькие вулканы, которым нужен правильный сдвиг, чтобы начать извергаться. Выпусти свой огонь. Покажи его. Свое желание. Мужчине. Мужчине, который является для тебя загадкой.

Я закрываю глаза, не до конца уверенная, пора ли хватать джинсы и бежать отсюда, или пойти дальше и доказать, что я могу то, чего прошу от своих моделей. «Мужчине, который является для меня загадкой?» Логан намекает на себя. И боюсь, он это знает. Но он, не останавливаясь, рисует, творит что-то из моего упрямства, и мне любопытно, что у него получится. И еще любопытнее, что будет, если я подчинюсь его просьбе.