Меня мутит. Не будь желудок пуст, меня бы точно вытошнило.

— Он тесно сотрудничает с твоей матерью. Цирк — ее детище, способ отомстить вам с Хоши. Он утверждает, что она разрешила ему взять столько людей из трущоб, сколько он пожелает. Нам кажется, власти хотят уничтожить как можно больше Отбросов. Для них мы — расходный материал, особенно те, у кого нет опыта работы в цирке.

Я чувствую в желудке тяжелый, холодный груз вины. Людей бросили в тюрьму, люди сходили с ума, людей убивали, и все из-за того, что мы сделали, из-за того, что делает моя мать.

— Простите нас, — еле слышно шепчу я. — Мы не подозревали, что такое может случиться.

— Вы ни в чем не виноваты. Что бы там кто-то ни говорил. Это их вина. Сильвио, Вивьен Бейнс, спонсоров, зрителей, всех, кто поддерживает режим.

Когда-то и я был в их числе. Я этого не говорю, остальные тоже молчат, но уверен, что все они об этом думают.

Эммануил продолжает говорить:

— Все номера кровавые, жестокие. Они хотят завлечь в цирк еще больше зрителей, чем раньше. Они считают, чем больше кровопролития и смерти на арене, тем больше Чистых придут на это посмотреть. Новый цирк будет давать лишь одно представление в месяц, чтобы они могли заменить погибших исполнителей новыми и отрепетировать все заново.

— Смертей не было вот уже две недели, с тех пор как объявили о премьере. Сабатини продолжает выжимать из нас последние соки. Люди работают как лошади в течение всего дня, у нас было огромное количество травм, однако он намерен сохранить нам жизнь до премьеры, а уж потом, по его словам, он отведет душу. В вечер премьеры состоится пышная церемония открытия. Какая именно — страшный секрет. Даже исполнители не знают, что там произойдет. Твоя мать будет присутствовать на ней в качестве почетного гостя — она ведь сделала возрождение цирка частью своей избирательной кампании.

— И когда это произойдет? — спрашиваю я, чувствуя, как тяжесть в животе нарастает с каждой секундой.

Прежде чем он успевает ответить, звучит клаксон, так резко и громко, что мы вздрагиваем. Все тотчас вскакивают на ноги.

— Вставай! — говорит Эммануил. — Ступай, у тебя всего одна минута. Там в конце пустая камера, я покажу ее тебе. — Внезапно все бегут мимо нас, расталкивая и отпихивая друг друга. Люди разбегаются по своим крошечным камерам и, с лязгом захлопывая за собой двери, задвигают засовы.

Почему они так спешат спрятаться?

— Занимай вот эту, — торопливо говорит Эммануил, подталкивая меня к камере. — Быстро забирайся внутрь. Убедись, что твоя решетка заперта. Торопись, прежде чем их впустят сюда!

Он поворачивается и со всех ног бежит по опустевшему коридору к ближайшей камере. Влетает в нее и захлопывает дверь.

Я стою в дверном проеме, глядя на крошечную голую комнатку передо мной.

Я не люблю замкнутые пространства. Я не хочу запираться. Почему я не могу оставить дверь открытой?

— Не зевай! — шипит женщина напротив меня. — Запирай дверь, пока не поздно!

Я захлопываю дверь, но не запираю ее на засов. Затем раздается оглушительный лязг и с потолка опускается железная решетка, примерно в паре метров от входной двери. Затем еще одна опускается на другом конце коридора. Наши камеры оказываются посреди огромной клетки.

Над нашими головами слышится яростный скрежет и какой-то шум. В следующий момент тяжелая каменная дверь коридора распахивается, и появляются они и, лязгая зубами и рыча, в исступлении набрасываются на металлические ворота.

Решетка ползет вверх, и они устремляются в коридор. Я спешу задвинуть засов. Коридоры кишат животными. Вот почему все послушно остаются в своих камерах. Звери мчатся по коридору, хватая зубами друг друга за ноги и хищно обнюхивая землю.

Один из них застыл прямо возле меня. Я спешу убрать от решетки руки. Хищник смотрит на мое тело холодными желтыми глазами и скалит острые зубы. Я отхожу к стене. Так вот что имел в виду Эммануил. Вот как они держат нас под контролем. Это дешевле, чем платить охранникам.

Волки. Дикие, тощие, злобные.

Нас стерегут волки.

Я пытаюсь сопротивляться, но невидимый похититель держит меня железной хваткой. Меня протаскивают по темным переулкам и узким тропинкам. В конце концов, мы останавливаемся прямо на краю трущоб, в тени одной из огромных мусорных куч.

Рука у меня на лице потная, вонючая и грязная.

Я поднимаю взгляд и вижу налитые кровью глаза, скверную грязную кожу, чувствую омерзительное дыхание.