Я отошла в сторону, пропуская их. Пока закрывала калитку, в поле зрения попало озеро. Мне захотелось уйти. Броситься в воду и уплыть гораздо дальше этих берегов. Или выбежать на берег и бежать, пока не упаду. Только бы не видеть этих двоих.

Но вместо этого, я побрела за ними. Когда, проходя в дом, Витька пропустил Алёнку вперёд, я взяла его за плечо:

– Мне кажется, я заслужила каких-то объяснений.

– Конечно.

Он повернулся ко мне, мы стояли в прихожей, и я чувствовала тепло его тела, к которому мне хотелось прижаться. Всё это уже было когда-то. И не раз.

Алёнка повернула голову:

– Пап, ты мне поможешь?

Он дёрнулся за ней.

Вместо этого я твёрдо сказала церберёнку:

– Поднимайся наверх и собирайся. Нам нужно поговорить.

– Пап?

Я захлопнула дверь в гостиную и привалилась к ней спиной, глядя на Витьку.

– И …?

Мы стояли в прихожей. Может быть, я подсознательно выбрала такое маленькое пространство, чтобы он пожалел о наших ночах, ласках, о том, что составляло основу наших отношений.

Витька прислонился к другой двери. Между нами два метра расстояния и почти два года любви. Ну, или того, что я считала любовью.

Витька вздохнул.

– Понимаешь, никакого турка не было. Жена всё придумала.

– Придумала? – признаюсь, я ожидала чего угодно, но только не этого.

– С самого начала она знала о наших встречах. Ей кто-то рассказал. А ещё она установила слежку на наши с тобой телефоны. Она называла адреса гостиниц, где мы с тобой встречались. Она знала, что это ты. Соседи донесли.

– И что дальше?

– Ну и она решила меня вернуть. Сделала это из-за дочек, которые переживали. Родители были в курсе. Она решила наказать меня. Тоже сделать мне больно. Заставить заботиться об Алёнке. Понять, кто для меня важнее. Дать мне почувствовать, какая я сволочь.

– И что, понял?

– Да, - Витька опустил глаза. – А ведь у неё кроме меня никого так и не было. Я у неё первый мужчина. А я предал их. Предал семью ради того, чтобы наслаждаться сексом.

– Ты говорил, что любишь меня? После этого мы стали жить вместе, - я боялась только одного, что я расплачусь.

– Я был в отчаянии. Одно дело, когда ты сам кого-то бросаешь и совсем другое, если тебя бросает мать твоих детей. Это обидно для мужика.

– Неужели? А ты ещё и мужиком себя считаешь?

– Крис, я понимаю, что обидел тебя. Но ты красивая, сильная. И тебе нужен другой мужчина. Я бы хотел быть похожим на тебя.

– Приехали! – я фыркнула от неожиданности. Он хотел быть похожим на меня. Какой дурдом.

– Так будь, если хочешь.

Витька опустил голову.

– Жена сказала, что если я не вернусь, она лишит меня всего и никогда не даст общаться с дочками. Я сделал выбор в пользу семьи.

У меня чесалась рука, как мне хотелось его ударить. Больно, по лицу и не один раз. Бить так долго, чтобы потекла кровь, чтобы через свою боль он забрал мою и чтобы, наконец, понял, что совершил ужасное предательство. Такие отношения нельзя разрушать. На них надо молиться, беречь и приносить жертвы. Церберёнок прекрасно смотрелся бы на жертвенном камне. Это оказалось бы очень полезно для её воспитания. И матушка коварная никуда бы не далась. Посидев без денег с чудесными детками на руках – а в их семье зарабатывал только Витька – прибежала бы с извинениями.

Только не нужно бояться. Надо осознать, что своим возвращением, Витька дал понять, что подписал себе приговор: его можно шантажировать и впредь.

Словно в ответ на её непроизнесённый монолог Витька добавил, подняв на меня какие-то уже не такие светлые и зелёные глаза, а потемневшие бурые:

– Я виноват перед ними.

– Как можно быть виноватым в любви?

– Я, наверно, тебя не любил. Я тебя хотел. А любил только жену.

От той пощёчины, которую я ему залепила, звон стоял на всю прихожую. Зарыдав во весь голос, я бросилась мимо него в сад, а оттуда в лес. У меня не было сил видеть Витьку, который перестал быть Витькой, а превратился за один день в подкаблучное существо. Существо, у которого больше не было воли, только глупая покорность, раскаяние и смирение.

Как я могла так ошибиться и влюбиться в него? Как я могла не видеть, что он настоящий слабак. Как я могла доверить ему самое драгоценное, за что боролась с двенадцати лет, свою независимость?