Шрифт:
— Слышала. Бабушка, больница… Это она придумала или ты сам?!
— Варя!
— Что?! Ну, бабушка! Ну, инфаркт! На такси нельзя было доехать?!
— Можно.
— И чего ж тогда…
— Трясло её всю, — процедил Берестов, чувствуя, что начинает терять терпение. Ну что за бред! — Я её отвёл к Максиму, хотел, чтобы он ей коньяка немного дал, у него бар в кабинете есть. Ты же знаешь Юрьевского, он сразу сказал, что Наташу одну никуда отпускать нельзя в таком состоянии, и попросил меня её отвезти.
— Ещё и Макса приплёл! — фыркнула Варя, и Берестов не выдержал.
— Дура! — заорал он и хрястнул ладонью по рулю так, что наверняка все пальцы себе отбил. — Что за хрень у тебя в голове?! Видит она. Да ни х** ты не видишь. Я тебя люблю!!! Тебя одну!!! И никто мне больше не нужен, ни Наташи, ни Маши, никто. Только ты!
Илья хотел поцеловать Варю, но она словно ничего не слышала. Отбивалась от него руками, чуть не попав Берестову в глаз, и плакала, задыхаясь. Испугалась?..
Илья неуверенно отодвинулся, не понимая, в чём дело, но когда Варя, вытерев слёзы и в последний раз всхлипнув, вывалилась из машины и побежала прочь, понял, в чём.
Она впервые видела Илью в гневе. В настоящем гневе, срывающем крышу. И испугалась — его крика, бешеных глаз, удара ладонью по рулю.
Да уж, Берестов. Наверное, этот страх всегда будет жить в ней, что бы вы ни делали. Подсознательно Варя всегда будет ждать насилия с его стороны.
Мерзко, как же мерзко…
Какое-то время она шла, не разбирая дороги — как тогда, после изнасилования, и плакала от страха и злости на себя.
Как такое может быть? Как можно одновременно бояться до ужаса — и любить до ужаса? Понимая, что бояться-то нечего, а любить есть за что.
Илья правильно сказал — она дура. И не надо оправдываться, придумывать, обвинять кого-то другого, только не себя. На этот раз она сама виновата.
Варя поняла это почти сразу, как выскочила из машины Берестова. Его слова «Я тебя люблю! Тебя одну!» — что-то переломили в ней, переключили сознание с бесполезного гнева на рассуждения.
Неужели правда?
Правда. Конечно, правда! И прав Илья, крича, что ни х** она не видит. Смотрит — и не видит. Как можно было не рассмотреть отношение Берестова к ней? Как можно было называть его жалостью? Жалость — это совсем другое.
И Илья, наверное, тоже думает, что она его жалеет. Конечно, думает. А ещё он наверняка думает, что Варя никогда не перестанет его бояться.
Дома оказалась только Ирина. Папа с Кешей ушли гулять.
Мачеха внимательно поглядела на Варю, покачала головой и усадила девушку за кухонный стол почти силой. Налила чай, достала из шкафа «коровки». И просто села рядом, ничего не говоря.
Она будто бы ждала, что Варю саму прорвёт. И её прорвало.
— Ирин… А что делать, когда любишь, но боишься?
— Чего боишься?
— Не чего, а кого. Его… боюсь. Иногда. Совершенно иррационально. Сегодня начал кричать, по рулю ударил, и я испугалась.
— А чего это он кричал?
— По делу, — Варя поморщилась. — Я себя очень глупо повела. Приревновала его… на пустом месте.
— А. Ну, это бывает, — Ирина улыбнулась. — Значит, говоришь, страх…
— Да…
Мачеха задумалась.
— Интересно. А ты его больше любишь или боишься?
Варе подобный вопрос в голову не приходил, поэтому она нахмурилась.
— Я… не знаю даже…
— Ну ты подумай. Хорошенько подумай. Просто, понимаешь… В жизни довольно-таки часто бывает страшно. И иррационально в том числе. Думаешь, актёрам не страшно выходить на сцену? Врачам не страшно проводить операции? А военным не страшно воевать? Дело в том, что сильнее, Варь. Твой страх или что-то другое.
В этот момент Варя вспомнила, как её накрывало паникой в квартире Ильи… и как она справилась со своей паникой, посмотрев на Берестова.
Кажется, она уже ответила на вопрос Ирины…
Не словами — самой жизнью.
Все выходные Варя думала позвонить Илье, но постеснялась. И побоялась, что он до сих пор не остыл, будет огрызаться по телефону — как потом на работу идти?
Лучше в понедельник лично с ним поговорить. Может, вообще затащить Берестова на служебную лестницу и…
… И Варя густо краснела, думая об этом.
Но в понедельник утром Ильи на работе не оказалось. И Наташи, кстати, тоже. Варя отметала от себя глупые мысли о том, что они где-то вместе зажигают — не могло этого быть. Просто не могло, и всё.