— Ты обещал грог… — стонала я, кривя лицо и подавляя рвотные позывы. Где он только нашел эту гадость…

— Лекарство не будет работать, если мешать его с алкоголем, — терпеливо объяснял он. — Как только можно будет перестать сбивать температуру, я сварю тебе грог… Между прочим, я готовлю его по рецепту, за который не один десяток соискателей лишились жизни. Так что в твоих интересах выздороветь, Эль, и как можно скорее — я ведь могу и передумать посвящать тебя в свою семейную тайну…

Убирая с моего лица взмокшие волосы, он менял под моей головой полотенце на новое — чистое и прохладное, и я снова засыпала, убаюканная потрескиванием очага.

Увы, до волшебного грога мне было еще как до луны — под утро мне стало хуже.

Температура больше не сбивалась, держась на уровне тридцати девяти с половиной. Веки мои пылали жаром, телу же, наоборот, не хватало тепла, и никакие одеяла больше не спасали.

По глупости я решила сама сходить в туалет — Габриэль как раз задремал кресле рядом с кроватью — и, не дойдя пару шагов до нужной двери, грохнулась в обморок.

Очнулась от странного контраста — ласково-умиротворяющее бормотание в ухо и леденящий холод по всему телу.

— Что ж ты за дуреха-то такая… Говорил, будить меня, если что понадобиться… А если б голову себе разбила? Напугала меня, как черт знает что… руки до сих пор трясутся…

Несколько минут я пыталась сосредоточиться, пыталась напрячь свой одурманенный мозг и понять, где я, и почему снова не могу двигаться… И в то же время ничего так не хотелось, как расслабиться и просто млеть, впитывая в себя каждое слово, каждую ласковую интонацию, льющуюся мне в уши бархатным, густым голосом…

Наконец, сообразила — я у Габриэля на коленях. В кресле. Закутанная в мокрую и холодную простыню, ритмично капающую с края на деревянный пол. Даже не закутанная, нет — спеленатая так плотно, как не связывают младенцев, разве что совсем уж отсталые мамаши… Да еще, похоже, и обвязанная поверх простыни чем-то длинным и мягким, вроде пояса от халата.

Вместе с пониманием холод вдруг утроился, удесятерился… и я взвилась, забилась в своих путах, пытаясь вырваться из кусающего, пронизывающего до костей ледяного плена.

— Тише, тише… — Габриэль стиснул меня крепче, добавляя к простыне свои руки. — Это крайние меры, Эль — перед тем, как я просто посажу тебя в бочку с водой… У тебя такая температура, что на спине яичницу можно поджарить…

— Она совсем холодная! Пустиии… — выла я, не слушая.

— Эль, тебе кажется — вода в бочке комнатной температуры, даже теплее — бочка стоит рядом с камином…

— Пусти, пусти! Черт… Мне БОЛЬНО!

Мне действительно было больно — простыня казалась ледяной и вместе с тем обжигала, ранила кожу каждым миллиметром своего прикосновения, дымясь и испаряя влагу… Меня колотило так, что пояс расслабился и свободными концами валялся на полу, однако мой мучитель все еще держал меня, не давая освободиться, не давая содрать с себя липнущую к телу ненавистную тряпку.

— Чтоб тебе в ад провалится, гад… пусти! — я плакала и ругалась последними словами, пока не он не сжалился и не развернул простыню… только для того, что снова намочить ее в бочке, выжать и поймать меня в нее еще раз.

— Ах ты, маленькая дрянь! — еле увернувшись от слевитированной ему в голову стеклянной чернильницы, он отбросил простыню, сорвал с кресла свой объемистый свитер и скомандовал. — Мне надоело, Эль. Поднимай руки — я одеваю тебя и везу в Крестон, в больницу.

В ужасе я замотала головой, пятясь и отползая по полу в сторону кровати.

— Нет, мне нельзя… ведьмам нельзя в больницу…

— Почему? — он замер со свитером в руках.

— Доктора поймут, кто я… у меня кровь… другая кровь…

Пару секунд он хмурился и прищуривался, явно пытаясь понять, вру я или нет… Наконец, опустил руки и уселся рядом со мной на ковер. Устало потер лоб, и сквозь тяжелые веки я вдруг увидела, что посредине лба у него морщина, которой раньше не было.

— Детка… послушай… у нас с тобой был тяжелый день. Очень тяжелый. И, не знаю как ты, но я хотел бы закончить его. И желательно в собственной постели, с тобой рядом, а не в больнице, где все про тебя узнают и нам обоим будет очень плохо… А уж в морг и подавно не хотелось бы…

Я вздернула на него голову, уже почти ничего не видя, качаясь и обхватывая себя руками.

— Ты… в морг?

Он моргнул.

— Я? Ах да, конечно… Помнишь Заклятье? Умрешь ты, умру и я. Так что, если не желаешь моей скоропостижной смерти… — с красноречивым хлопком он снова развернул мокрую простыню.

Смерти Габриэля ди Вельфора я желала еще меньше, чем оказаться вновь в ледяном аду, и поползла обратно в его объятья, заранее скуля в ожидании страшных страданий.

Но в этот раз переносить холод было легче — я знала, что, в буквальном смысле, лечусь за двоих.