Памятник рабочему и колхознице. Москва, 1970-е. Фотография: Владимир Паперный

Вот я останавливаюсь у памятника и слышу разговоры. Няня просит девочку быть осторожнее, потому что пьедестал может оказаться очень скользким. Влюбленные нескромно целуются и нашептывают друг другу нежности под неодобрительным взглядом вождя. Старик рассказывает свою историю жизни неблагодарной собаке и всем, кого это интересует. Три ученика старшего школьного возраста с одинаково остриженными волосами в похожих коричневых куртках (ретростиль комсомола) останавливаются у пояснительной таблички возле Феликса Дзержинского.

«Хорошо, что его здесь поставили, – говорит один из них, очевидно, лидер. – Здесь не ошивается этот сброд. Эти ублюдочные демократы, посмотрите, как они осквернили статую. Хорошо, что Лужков ее демонтировал. Я читал об этом в его воспоминаниях. В противном случае Дзержинский упал бы и травмировал много людей. Хотелось бы, чтобы он упал на этих тупых демократов. Они увидели бы, что они сделали!»

Остаток разговора я уже не услышала. Молодой человек удалился, ведя за собой товарищей. Я увидела, как они остановились на мгновение рядом с пораженным звездой Есениным, а затем исчезли, скрывшись в аллее роз.

В 1997 году к 850-летнему юбилею Москвы мэр Юрий Лужков приказал разогнать облака над российской столицей, чтобы обеспечить оптимальные погодные условия. Одетый как князь Юрий Долгорукий, легендарный основатель Москвы, мэр Лужков величественно проехал по улицам столицы. Поп-дива советской эпохи Алла Пугачева, одетая в девственно белое, с огромным крестом, покоящимся на ее груди, благословила весь народ. Святой Георгий, покровитель Москвы и самого Лужкова, триумфально убил дракона, символизирующего врагов России в эксклюзивной постановке на Красной площади, поставленной бывшим советским и голливудским режиссером Андреем Кончаловским. Программа завершилась представлением «Москва – дорога в XXI век», крупнейшим в мире лазерным шоу, созданным французским волшебником Жаном-Мишелем Жарром, который показал путь в будущее через прошлое, представив серию пульсирующих магических призраков – от Юрия Долгорукого до Наполеона, от Юрия Гагарина до Юрия Лужкова – они проецировались на знаменитых высотках Москвы, относящихся к сталинскому периоду. Русские иконы проецировались прямо в небо.

Человек редко получает шанс стать свидетелем сотворения нового мифа. Церемонии к 850-летнему юбилею Москвы стали одними из тех событий, которые заново изобрели русскую традицию и советский большой стиль. Это была вовсе не попытка дестабилизировать монументальную пропаганду, но попытка создать ей постсоветский аналог. Если Сталин планировал обратить вспять потоки рек, всемогущий мэр Москвы смог (хотя бы на время) изменить ход движения облаков. Природа должна была стать частью тотального произведения искусства массового действа. В последний день торжеств балерины Большого театра исполняли сцены из Лебединого озера на открытом воздухе, соревнуясь с живыми лебедями, изящно плавающими поблизости. За несколько минут до того, как балерины начали танец маленьких лебедей, разразился ледяной дождь. Временно покоренная современной техникой плохая погода была остановлена у ворот Москвы на целых два дня и добралась до столицы лишь в воскресенье днем. Поскальзываясь в случайно возникших лужах, балерины дрожали на моросящем дождике, а настоящие лебеди махали крыльями под такты Чайковского. В итоге дождь не только не обернулся срывом церемонии, но даже помог подчеркнуть спецэффекты. В конце концов, большинство москвичей увидели спектакль по телевизору, где он выглядел как абсолютно филигранная хореография. Единственное, что мэр Москвы не мог проконтролировать, – это смертельная авария в парижском туннеле, унесшая жизни принцессы Дианы и Доди Аль-Файеда. Возможно, это единственное событие, способное отвлечь внимание мировой общественности от грандиозного шоу в Москве, помешало ряду запланированных выступлений долгожданных звезд, таких как Элтон Джон. На короткое время всплыли слухи о международном заговоре, но вскоре исчезли. Шоу должно было продолжаться.

«Ну, как?» – спросила я у подруги, которая только что вернулась из «трансмиллениального путешествия».

«Это было паническое бегство, – сказала она. – Несметные толпы. Мы застряли под землей, так как станции метро были закрыты. Толпа просто стояла, никуда не двигаясь. Я боялась, что меня подтолкнут к краю платформы, а потом столкнут в бездну. Все держались за свои пуговицы. Это напомнило мне похороны Сталина. Но, конечно, все это того стоило. Само шоу было невероятным. Ты смотришь в туманное небо и видишь все это: броненосец „Потемкин“, византийские иконы, восстановленный храм Христа Спасителя. Можно поднять голову так высоко, как захочется, но главное – не смотреть вниз».

Действительно, чтобы оценить московское чудо, нужно было либо забраться высоко, наслаждаясь панорамными видами, либо двигаться в быстроходном БМВ, игнорируя некоторые правила дорожного движения. В эти дни Москва явно не была городом для пешеходов. Период с 1995 по 1998 год стал позолоченным веком Москвы [262] , результатом того, что тогда считалось «экономическим чудом». В те времена Москва была одним из самых интересных мест в мире. В глазах зачарованного иностранного гостя российская столица напоминала постоянную ярмарку веселья и растущего потребления, с российскими бистро и Макдоналдсами, сигналящими мерседесами и БМВ, ездящими как попало, гудящими казино, предельно короткими мини-юбками девушек «легкого поведения» и рекламными билбордами, обещающими мгновенное удовлетворение всех потребностей. Заполучив собственные мини Эйфелеву башню и Эмпайр-стейт-билдинг в парке культуры им. Горького, а также гигантский памятник Петру Великому и крупнейший в мире неовизантийский собор, Москва поглотила мечты других городов, таких как Париж, Нью-Йорк, Санкт-Петербург, Константинополь, Рим и Гонконг. Здесь можно было за один вечер пронестись на ускоренной перемотке через 1001 ночь. Все казалось возможным; сам город был словно гигантское казино, где можно сыграть, поставив на кон свою жизнь.

Самое зрелищное празднование постсоветской эпохи, 850-летие Москвы, предназначалось для свертывания всех видов неофициальной работы памяти, скорби и спонтанных городских реконструкций. Время перемен, перестройки, культурного обновления и скорби по прошлому, а также дискуссий о настоящем и будущем безвозвратно ушло.

В последние годы существования Советского Союза (1988–1991) уличная жизнь в столице стала более непредсказуемой и увлекательной, чем кино. Сложившиеся некогда организованные порядки начали распадаться, а спонтанные – процветали. В историческом центре Москвы встречались импровизированные «гайд-парки», в которых проблемы в диапазоне от начала демократии до конца света обсуждались открыто и с большой страстью. Всего в нескольких шагах находился зарождающийся посткоммунистичeский рынок, оживленная импровизированная торговая ярмарка, где можно было купить все, начиная от книги «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына до турецкого нижнего белья, от экзотических животных до мультяшных многоступенчатых матрешек, которые представляли всю русскую культуру от царской семьи до членов советского Союза писателей, от русских классиков до советских государственных деятелей. Раны советской истории были вскрыты целенаправленно, чтобы в конце концов зажить, а не оказаться скрытыми под спудом. Москва в эпоху перемен исключала легкий синтез или внутренний детерминизм, которые накладываются только уже задним числом, по прошествии времени, ушедшего или потерянного. Уличная жизнь времен перестройки закончилась двумя сильными вспышками совершенно разного политического значения: строительство баррикад вокруг расположенного в центре Москвы Белого дома в ходе небывалого гражданского сопротивления августовскому путчу 1991 года и штурм того же Белого дома, в котором позднее разместился российский парламент, в октябре 1993 года правительственными войсками; последний для ряда людей сильно пошатнул их веру в демократические намерения правительства.

Мэр Москвы Лужков хотел предать баррикады забвению [263] . Вместо этого он построил крупнейший торговый молл в Европе под Манежной площадью возле Кремля, на территории, которая раньше была популярным местом для демонстраций и военных парадов. Беззаботные прогулки в садах и гротах эпохи неограниченного потребления вытеснили политику. Впрочем, это забвение признавалось здоровым и необходимым для того, чтобы выковать новую идентичность [264] .