– Посмотри материал, там для тебя кое-что.

– Материалы твои всегда читаю и перечитываю, ну ты же в курсе. Я жду не дождусь их, как и тебя из страшных твоих поездок.

В разрушенный город они с фотографом Степаном вошли вместе с сапёрами-омоновцами. Те зачищали, разминировали, находили немало растяжек. И что особенно страшно, чеченцев-то уже нет, а в засаде сидит другой, но тоже наш, ОМОН – вон на солнце то и дело отсвечивают то ли винтовки, то ли бинокли. Запросто могут подстрелить, не разобравшись. К счастью, обошлось, все живы. Зачистка. Кто не знает, знайте: это страшная вещь. Во вторую войну уже не разбирают, кто из местных чеченец, кто русский. Раньше русские в Чечне встречали своих хлебом-солью, и солдаты знали, что мирных, ну, каменщиков, скотоводов стрелять нельзя. Теперь, во вторую, солдаты знают одно: раз на вражеской территории живёшь – ты враг. Дан приказ, уничтожай. Ожесточаются на войне, особенно когда много своих теряют и становятся свидетелями чудовищной жестокости. Обходя дома, омоновцы выламывали двери, а то и взрывали без особой на то нужды, хотя часто оставшиеся там соседи готовы были сами открывать, показывать. Входили в дом, сразу кидали одну гранату в подпол, вторую на чердак. Потом нередко поджигали дом, просто так. Идут дальше, уставшие, опустошённые. А наши коллеги фиксируют, фотографируют то, что осталось в результате боя и зачисток… Мечеть без крыши. Вместо купола с затейливым орнаментом – голубой купол неба. Повсюду груды щебёнки, покорёженная арматура, вместо окон провалы. И вообще нет ни одной целой вещи, всё разорвано, разбито, искалечено. Бензоколонка спалена, стены домов изрешечены пулями. Если валяется кукла, то без рук, головы, машинка – без колёс, и так везде. Увидишь уцелевшие окна, будь уверен, это ненадолго. Их выбьют или расстреляют – солдаты тренируются, шумят. Стреляют из миномётов, пускают осветительные ракеты. А местные люди, где они? Алексей и Степан проходят по безлюдному городу. После ОМОНа Лёша в дом вошёл, слышит слабый шорох или дыхание. Поворачивает голову, а в платяном шкафу чуть приоткрыты дверцы и видна большая немецкая овчарка в ошейнике. Сидит – не шелохнётся и на него смотрит: выстрелит или нет? Ушёл, конечно, а сердце защемило. Следующий дом без стены – там на полу в разбитой вазе – нежные белые тюльпаны. Такая вот фотография получилась – специально для Наташки. Кто-то и в Чечне любил эти цветы… Наташка наверняка ничего не разузнала о символике белых тюльпанов, а зря, пора бы уже понять… Что-то сердце прихватило, рука болит. Завтра он уже вернётся в Москву, сдаст материал и начнёт вольную жизнь волка-одиночки. Жениться нельзя, никто не стерпит с ним делить такую жизнь. Но войну не бросит, пока не закончится. Будет об этом писать. И есть, кого за неё винить.

Тогда и ушёл он из газеты, стал независимым, к чему и стремился, на войну продолжал ездить. Писал репортажи для радио, для печатных изданий. Вещий сон сбылся: это был Беслан – страшный теракт с детьми 1 сентября 2004 года. Шкетов вылетел моментально. Он работал там, многое узнал и бился за то, чтобы СМИ освещали правду о реальном положении дел. Кстати, и позже ездил туда, не оставлял эту тему. Ему удалось кое-чего добиться для пострадавших семей. Без помощи Алексея не было бы проведено настоящего расследования событий в Беслане. Благодарных ему жителей Беслана мы потом встретили, когда уже Лёши не стало. Везде настойчиво твердил о том, что на войне с террористами переговоры необходимы, их надо вести хоть с чёртом, хоть с кем, только бы вытащить людей, сберечь жизни.

Материала собрал за годы на хорошую книгу, но не было сил писать. И его можно понять. Только рассказывал другу, а тот копил аудиозаписи, обещал обработать. На страницах газеты на эту тему не особо можно рассуждать, и места мало, и шоры, запреты установлены. А потом, может, друг издаст, народ узнает, что происходило. Время, время должно пройти, или прийти.

Он умер, сердце не выдержало. Сон оказался и вправду вещим. Скорбели, вспоминали. Издадут его книгу – Чеченскую войну Алексея Ш. Её прочитают в интернете, возможно, и в бумажном варианте. Как говорят, всему своё время.

Тюльпаны на его зимние похороны не распустились, а вот в мае ко дню его рождения всегда приношу букет белых в память о том рыцарском жесте Лёши. Это было красиво, трогательно, оказалось и символично. Теперь доступны тюльпаны любых цветов, сортов, а тогда белый тюльпан был редкостью, как и чистые чувства Алексея. Он же намекнул в записке на язык цветов. Тот дар символизировал нежную, чистую, искреннюю любовь. Я и мечтать об этом не могла. Казалось, он просто мне симпатизировал.

На молодой ярко-зелёной майской травке стоит в воде мой свежий букет белых тюльпанов. Это тебе, Лёшка, с любовью, с нежностью. Будь спокоен, у нас уже мир.

Ереван. Январь. 2018 г.

Маргарита разрушает стереотипы о старости, оставаясь внутренне молодой, даже озорной, бесподобно стареющей женщиной в летах. Не пытается молодиться. Не стесняется морщин, не унывает по поводу изменений фигуры. По сути, остаётся совсем как в те юные годы, когда молодёжь собиралась дома вечерами выпить вина и поговорить о самом главном. Танцевали, заводили невинные романы, пили вино и опять говорили, говорили о смысле жизни, о целях, о том, как выйти за пределы обыденного, как узнать Бога… И сейчас она так же подвижна и легка, перемещается по дому с быстротой, которую нелегко воспроизвести иному пожилому человеку: то в комнату за альбомом, чтобы показать ту самую картину, о которой только что говорили, то на кухне быстро хватает сковородку и в мгновение ока уже готов омлет с помидорами и сыром. Всё, как тогда, когда накормить надо было ораву молодёжи, без изысков, чем Бог послал.

Она прекрасно знает о капканах и ловушках для стариков. Об этом пришлось давно задуматься: у неё не было детей. Беден или богат – каждый из вариантов может стать для одинокого старика роковой западнёй, надо ухо держать востро. И ещё есть проблема, уж точно свойственная в основном старости: как превозмочь боль. Практически этого не удаётся без лекарств, да и с ними – тоже. Можно немного отвлечься, если не сильно болит, или сделать над собой гигантское усилие и показаться более или менее здоровой. Но это уже театр одного актёра. Зато зрителям приятно и самому актёру тоже. Она не актриса, поэтому данным рецептом пользуется только когда нет выхода.

Одной из удач в её жизни была любимая работа: интересно, увлекательно, там сконцентрировалось всё то, что она любила. Летела на работу, а не плелась, как другие, проклиная очередные служебные проблемы. Фильмы (документалистика), фоторепортажи – её конёк, иногда и писала. Фильмов создала немало. Это уникальный кладезь жизненных ситуаций, научных, природных и социальных явлений. Где её родной город, какой национальности она? Это оказалось совсем не так важно, как для иных. Она была совершенно свободна и выше подобных привязок.

В молодые годы, когда работала фоторепортёром и носилась по разным уголкам Земли за новостями, сенсациями, ловила объективом страшные моменты боевых действий, смерти, ранений, людских мучений, страданий, она примеряла всё увиденное на себя, переживала всё так, будто это касалось лично её. Перенапряжение душевных сил – результат такой работы. Восстанавливаться пришлось в госпитале после страшного военного эпизода в одной из Восточных стран, когда она сняла взрыв на улице и гибель прохожих. Это было совершенно неожиданно, просто камера, как обычно, была при ней. И вот потом ей понадобился длительный отпуск. Больше она не снимала войну. Шли её репортажи с рыболовецких судов, из азиатских и африканских стран, где страдали люди, где ещё жили в дикой природе животные и птицы, занесённые в Красную книгу. Последние годы она отказалась и от дальних поездок. Ей посчастливилось, благодаря её репутации, самой выбирать то, что было достойно съёмок. Репортажи продолжали оставаться интересными и пользовались спросом. Утихомирившись и уйдя на пенсию, ей захотелось делать фотографии, благо материал был под рукой, никуда не надо летать. Так получилось несколько выставок, две из которых имели интересные последствия.