Шрифт:
Он был неординарным – и её это интриговало. Не делал комплиментов, не объяснялся, был деликатен и держал дистанцию. О себе говорил мало, да и о ней не расспрашивал. Такая прохлада удивляла и заинтриговывала. Мия была на редкость обаятельной, сразу располагала к себе молодых людей, к тому же умела слушать, проникаться душевными тревогами собеседника, сочувствием и глубоким пониманием – редкое качество для юной особы. Адам понял: на эту женщину он сможет положиться и открыться ей. Раньше он не испытывал ни к кому такого чувства и понял: она – своя! Это не любовь и не влюблённость – тяготение, чувство доверия и желание поделиться сокровенным, как с самым родным по духу человеком. Это он, Адам Полонский, хочет с кем-то поделиться – такого не бывало и вряд ли ещё будет! Пожалуй, на этот раз он не ошибается в выборе спутницы. Мия его привлекала как женщина, и ещё он был уверен в её порядочности. В людях он разбирался. Пусть даже она не раз ошибётся, но точно не сделает подлости, поступит по совести. Своей матери писал: «Встретил миловидную шведку из добропорядочной семьи: оба доктора преподают историю. Я был несколько раз приглашён на обед. И Хелли, и Ян производят впечатление интеллектуалов и сердечных людей. Впервые за много-много лет чувствовал себя в семье свободно и даже легко. Из-за отца у нас никогда не бывало тёплой атмосферы. Переживаю о тебе, мама. Хотелось бы вас с Мией познакомить, она тебе понравится. Пока не решил, сделаю ли ей предложение. Это сложно для меня, следует многое обдумать, взвесить за и против. Если решусь, напишу».
Встретив Мию в Ботаническом саду около университета, Адам неожиданно для себя разоткровенничался и рассказал о том, о чём никогда не любил говорить посторонним людям – о своей семье, об образованном, но бесчувственном отце, о любящей детей, но несчастной в замужестве, матери. Мия вела себя тактично, как он и ожидал, хотя он боялся этого разговора: впервые говорил о сугубо личном, о том, что его беспокоило. И нашёл достойного слушателя.
– Мне было шесть. Отец дал задание выучить длинное и сложное стихотворение и сказал, что проверит вечером. Я постучал в дверь кабинета, вошёл. Отец, не поворачиваясь ко мне, ответил, что занят и проверять не станет. На следующий день был выходной, отец был свободен. Я попросил послушать выученное наизусть. Он даже не посмотрел на меня, усмехнулся и ушёл. Больше отец не вспоминал об этом. Само же стихотворение я помню по сей день. Наверное, буду помнить до конца жизни.
– А мама вступилась? Попросила отца выполнить обещанное?
– Нет, у неё не было на то дозволения. Отец запрещал ей вмешиваться в его методику воспитания и тем более – защищать сына. Она жалела меня тайком от отца, когда тот бывал ко мне несправедлив.
– Перед отъездом в Уппсалу я пришёл к отцу попрощаться, уверенный, что через год вернусь домой. Кстати, будучи студентом, я подрабатывал, снимал комнату, не жил с родителями. Он же мне сказал: «Надеюсь, ты уже получил от меня всё, что надо, теперь можешь жить самостоятельно вне дома. Прощай». Год тут прошёл, как неделя. Мне было комфортно. Вот я и решил не возвращаться в Варшаву. Только маму жалко. Хотя я с ней и переписываюсь, понимаю: этого ей мало. Ей не хватает родной души рядом. В отличие от отца, она в том очень нуждается.
Адам регулярно, раз в месяц писал матери письма, никогда не спрашивая об отце. Забегая вперёд, надо сказать, что мать прожила не так уж долго, он понял это через несколько лет после переезда в Австралию, получив пачку своих нераспечатанных писем обратно, но от отца – ни одного, даже сопровождающего письма не было. Вряд ли, однако, кому другому пришло бы в голову таким образом дать знать Адаму, что не стало его матери и писать больше нет смысла.
Мия догадывалась, почему её молодой человек старается отгородиться от мира панцирем высокомерия, никого не подпускает к себе. Ей же хотелось, чтобы знакомые приняли Адама таким, каким он виделся ей. С возрастом, когда Мия стала опытной и начала уже хорошо разбираться в людях (нанимала на работу персонал), она объясняла замкнутость и другие особенности характера и поведения Адама не только безрадостным детством, но ещё и некоторой психической аномалией, возможно, переданной ему от отца. Эти догадки пришли не сразу, а намного позже. Сейчас она чувствовала, что к этому непростому мужчине надо найти верный подход. Адам был так устроен: шкатулка, которую требовалось кому-то завести, чтобы услышать мелодию, но ключ был потерян или спрятан, и никто не пробовал подобрать новый. Он сам должен был этого захотеть. Умён, одарён, горд, одинок. И только Мия знала цену Адаму и, как ей казалось, понимала его. Она сочувствовала ему, знала, что его детство было не таким приятным и светлым, как её, что ему не хватало ласки, любви, дружбы. Она восполняла всё это с лихвой. Адам ей был благодарен. Когда оставались наедине, даже говорил об этом. На людях никогда не хвалил её. Его называли холодным аристократом, что казалось Мии поначалу даже романтичным. Холодность она объясняла ледяными отношениями отца к сыну и безответной первой любовью в юности. Он несчастен – надо помочь обрести счастье!
Однажды в том же саду Линнея около университета, где Адам откровенно рассказал об отце, он упомянул о своей несчастной любви к актрисе Агнешке. Красавица недолго встречалась с влюблённым в неё юношей и легко его оставила. Он же с горечью вспоминал безответную любовь к своей первой женщине. Считал, что Мия должна об этом знать. Чтобы избежать продолжения темы, завершил её стихотворением Мицкевича:
Несчастен, кто, любя, взаимности лишён,Несчастней те, чью грудь опустошённость гложет,Но всех несчастней тот, кто полюбить не можетИ в памяти хранит любви минувшей сон.О прошлом он грустит в кругу бесстыдных жён,И если чистая краса его встревожит,Он чувства мёртвые у милых ног не сложит,К одеждам ангела не прикоснётся он.И вере и любви равно далёкий ныне,От смертной он бежит, не подойдёт к богине,Как будто сам себе он приговор изрёк.И сердце у него – как древний храм в пустыне,Где всё разрушил дней неисчислимый бег,Где жить не хочет бог, не смеет – человек.Мия посочувствовала и конечно, пожалела его, любящего и покинутого. Как-то она не сразу разобралась в молодом человеке, хотя иногда его высказывания её настораживали. Наверное, романтические ожидания будущего на Зелёном континенте заслоняли, не давая распознать скрытое в натуре Адама. Так и смысл процитированного дошёл до неё значительно позднее, когда она уверилась в отсутствии ожидаемой ею от Адама любви. В одном из романов Мии встретилась мысль, созвучная её ситуации: если тебя не любят так, как тебе хочется, это не значит, что тебя не любят всей душой. Она была согласна, тем не менее, ждала взаимности, именно такой, как ей представлялось: нежной и открытой любви.
Адам родился 24 декабря – в день рождения Адама Мицкевича. Отец нарёк сына в честь ценимого им поэта. Позже заставлял Адама учить стихи и поэмы и читать их ему наизусть – порой совсем неожиданно, в неподходящее время. Явное проявление тирании, которую впоследствии Мия испытала на себе. Многие стихотворения мальчику были чужды, ещё не понятны, но он учил, как того требовал отец.
Мия была из состоятельной интеллигентной семьи, пропитанной атмосферой взаимной любви. Её родители – историки, увлечённые наукой и преподаванием. Детство и юность Мии были счастливыми. Впоследствии, уже в Австралии, воспоминание об отчем доме, письма родителей – всё, связанное с семьёй, помогало ей и согревало в самые тяжёлые периоды.
Молодые люди мечтали уехать в Австралию. Им хотелось верить, что там всё иначе и жизнь намного привлекательнее, чем в Европе. Оба готовы были к переменам, экзотике, новшествам, хотя мало знали о жизни вообще. Мия была настолько окрылённой мечтами, что хотела ускорить их переезд на далёкий и не знакомый ей континент. По окончании университета она получила благословение родителей на свадьбу с Адамом. Кажется, холодный аристократ-юрист понравился родителям девушки. После свадьбы молодые уехали в Мельбурн.