«Обыкновенно в человеке различают два порядка явлений, физиологические и психические. Эти порядки явлений, по обычному воззрению, противоположны…

Но когда мы приступаем с таким взглядом к изучению психических явлений, то скоро оказывается, что он не совсем правилен» (Там же. С. 5).

Классическое просветительство! И какой же взгляд нам посчитать за правильный?

«Но на самом деле мы встречаем нечто другое, мы встречаем такую тесную, неразрывную связь между явлениями психическими и физиологическими, что иногда бывает трудно сказать, где кончается один порядок явлений и где начинается другой. Человек есть органически-целое существо и противоположности духа и тела примиряются и объединяются в нем, как в одной живой личности» (Там же).

То, что психологу трудно сказать, где конается одно и начинается другое, почему-то всегда рассматривается психологами достаточным основанием, чтобы отказаться от исследования. Это как бы индульгенция, позволяющая не трудиться, не делать лишних усилий.

Я уже многократно рассказывал, как Александр Введенский на том же основании предложил выкинуть из психологических понятий ум, разум и рассудок, ограничившися одним мышлением. То же самое было предложено Э. Рубиным в отношении внимания – поскольку оно трудноуловимо, то лучше считать, что его совсем не существует!

Для утверждения, что человек есть «органически-целое существо», у Каптерева, безусловно, были культурные основания: христианство исходно считает, что человек – это не только душа, но единство души и тела. Поэтому даже воскресение после Страшного суда понимается христианством как воскресение во плоти. Однако это никак не отнимает силу у вопроса: переживет ли моя душа мой прах?

И на этой грани расходятся предметы психолога и физиолога. При жизни я, как цельная личность, действительно проявляюсь как единство телесного и душевного. Означает ли это, что душа и тело – одно и то же, или же это говорит всего лишь о том, что психологами становятся как раз затем, чтобы научиться видеть то, что недоступно бытовому наблюдателю?

Каптерев, конечно, понимает, что мышление отличается от пищеварения. Но ведь это можно рассмотреть в рамках теории прогресса или усложнения организации, и тогда сознание запросто может стать высшей ступенью психики, доступной только человеку! И он уверенно ведет к тому, что человек – физиологическая машина, рефлекторный автомат:

«Прежде всего мы укажем на тот факт, что наша психическая деятельность обыкновенно совершается по возбуждению отвне, психологические акты начинаются физиологическими. Кто наблюдал за ходом и содержанием своей мысли, тот согласится, что характер и направление нашего мышления определяются теми предметами, которые нас окружают, нашими ежедневными занятиями и обязанностями, случайными встречами и столкновениями и т. п.» (Там же. С. 6).

Вот такая очевидность! С этим не поспоришь, а значит, цель достигнута, и теперь можно излагать то, что надо загрузить в сознание читателей. Ну, не идти же в исследование, почему мы так устроены!..

И далее три сотни страниц чистой физиологии, пытающейся всю психическую жизнь свести к первокирпичику ощущений на основе английского ассоцианизма и разрушить все возможные суеверия. Далее он приступает к изложению памяти, воображения и рассудка. Все то же как «группировки ассоциаций». Именно в разделе о памяти впервые появляется внимание.

Самостоятельного раздела, посвященного вниманию, в «Педагогической психологии» Каптерева не предусматривалось. И, что особо примечательно, даже этот рассказ начинался после ссылки на Ушинского. В целом «Педагогическая психология» Каптерева не очень рассчитана на детей или учителей. Но в отношении памяти и внимания она действительно становится полезной.

Перечисляя условия хорошего запоминания, Каптерев говорит сначала о силе впечатлений. Объясняет он это особенностями детской нервной системы, которая якобы более восприимчива, поскольку для детей все внове… И, к сожалению, совсем не говорит о том, как же достичь такой силы воздействия, чтобы оставлять сильные впечатления в сознании воспитанников.

Затем вторым условием он требует задействовать для запоминания как можно больше разных органов чувств. И цитирует Ушинского:

«Чем более органов наших чувств принимает участие в восприятии какого-нибудь впечатления, или группы впечатлений, тем прочнее ложатся эти впечатления в нашу память, вернее сохраняются ею и легче потом вспоминаются…

Из этого мы можем вывести прямо, что педагог, желающий что-нибудь прочно запечатлеть в детской памяти, должен позаботиться о том, чтобы как можно более органов чувств – глаз, ухо, голос, чувство мускульных движений, и даже, если возможно, обоняние и вкус – принимали участие в акте запоминания» (Там же. С. 294).

В каком-то смысле подсказка Ушинского вырастает из требования наглядности, считающегося одним из важнейших оснований обучения. Но при этом от нее прямой путь и к роли внимания, которое Каптерев превращает в «третье условие хорошего припоминания – сосредоточение внимания на впечатлении» (Там же. С. 295).

Я не знаю, насколько Каптерев самостоятелен в том, что излагает дальше, но утерять приведенные им мысли было бы непростительно. Поэтому я постараюсь привести их как можно полнее.