Очевидно, что в понимании значения внимания для воспитания, а значит и значения психологии внимания, Соколов близок к Ушинскому. И что приятно, Соколов вводит различение теории и прикладной работы:

«Кроме науки воспитания, надо усвоить еще искусство воспитания. Наука имеет дело с более или менее общими правилами и принципами. Искусство состоит в уменьи применять правила и принципы в каждом отдельном случае, по отношению к ученику» (Там же. С. 3).

Поэтому я смело отнесу слабости психологической теории Соколова к науке и постараюсь вычерпать все полезное в отношении внимания из его искусства воспитания. Искусство начинается с изучения ученика, со «способности подмечать личные особенности» и от педагогического такта. Это я оставляю в стороне. Зато следующее требование искусства, которое я бы назвал необходимостью обращаться к внутренним ценностям, стоит привести:

«Пусть педагогика дает только сравнительно общие руководящие указания, общие правила воспитания и образования. Мы должны знать, что эти правила и принципы – те границы, переступать которых воспитатель не смеет, иначе он переступил бы законы природы, законы душевной жизни.

В этих границах мы можем делать различные видоизменения, какие подскажет нам наше чутье и такт. Мы можем, например, заинтересовать внимание ученика в ученьи: или указанием на будущие выгоды от грамотности, или примером более успешных товарищей, отставать от которых ему стыдно, или удовольствием родителей, если он будет хорошо учиться…

Словом, мы можем видоизменить интерес, как средство привлечения внимания, чтобы достигнуть цели. Но мы не можем, не должны совсем пренебрегать интересом. Это – общее педагогическое правило…» (Там же. С. 4).

Еще раз повторюсь: психологическая основа, на которой строит свои рассуждения Соколов, слаба. Поэтому он останавливается там, где стоило бы задаться вопросами. К примеру, а что такое этот самый интерес с психологической точки зрения? И мы бы оказались в мире ценностей, которые являются целями жизни человека. И часть из них была бы телесными ценностями, часть – личностными, а самые действенные и самые глубокие – ценностями души, тем, ради чего она пришла и живет.

Вот тогда был бы возможен подлинно психологический разговор. Соколов подпадает под очарование модного у психологов словечка «интерес», и пасует перед ним. Поэтому его способы, как заинтересовать внимание ученика в учении, хоть и полезны, но сильно отдают мошенничеством. Сейчас бы это назвали манипулированием другим человеком. И при этом в них отражается нечто принципиально важное для управления и воспитания – необходимость знать, ради чего человек живет, а значит, чему ему необходимо научиться, чтобы победить…

Далее Соколов строит очерк своей педагогической психологии как психологии самонаблюдения и звучит здраво и достойно:

«Как основной источник психологических знаний, чрез посредство которого получается знание и о душевных переживаниях других, самонаблюдение имеет особенную важность для воспитателя. Способностью самонаблюдения определяется и степень наблюдательности над другими.

Когда человеку известен каждый уголок его собственной души, ему открыта будет и душа чужая. Ведь о состояниях чужой души мы судим, исходя от состояния собственной» (Там же. С. 12).

Учитель должен обладать изрядным опытом и работы над собой, и душевных переживаний, чтобы иметь право приблизиться к ученику. Слишком просто учителя скатываются в то, что, не поняв ученика, начинают его ненавидеть, а затем и портить ему жизнь. Сплошь и рядом именно собственная душевная слабость учителей не позволяет им быть великодушными и глубокими, да и то сказать, как понимать другого за рамками личного опыта?

Поэтому можно уверенно сказать, что изучение педагогической психологии – это изрядный задел в том, как учителю оказаться более образованным, чем ученики, в делах душевных, то есть в том, из-за чего в учениках разгорается охота учиться или появляется ненависть к школе и учебе.

В этой части учебника Соколов звучит красиво и даже мудро. Но как только он прикасается к современной ему науке, и разум, и здравый смысл словно отказывают ему. И он скатывается к перепеву тех экспериментальных исследований, что делались Нечаевым в его лаборатории. Не буду повторять его надежд на рождение «новой, точной психологии», скажу лишь, что сомнения Челпанова, заявлявшего, что учителю некогда заниматься экспериментами над учениками, постоянно возрождаются при чтении этой части книги.

Но Соколов посвящает вниманию отдельную главу. Переход к ней совершается в рамках предыдущей главы, посвященной развитию способности восприятия с помощью органов внешних чувств. Вывод из нее вполне здравый:

«Мы знаем, что чувства не могут воспринимать впечатлений, если сознание будет чем-нибудь занято. Отсюда развитие деятельности внешних чувств связывается с развитием чисто умственным, с развитием внимания. Без развитого внимания не может быть и хорошей наблюдательности. Чтобы иметь полные, ясные восприятия вещей, нужно, чтобы внимание управляло чувствами» (Там же. С. 54).