Поставил для Ксении и Лессинга бутылку сухого шампанского марки «Круг». Мы были втроем и, т. к. я был не в вечернем костюме, сидели поодаль, во 2-м ряду столов. В отель довезли меня Ксения и Тедди на taxi.

30 дек[абря], воскресенье

Туман, дождь, в полдень везде электрич[еский] свет. Я бродил по Piccadilly и Bond Street’ам. К половине первого к Поляковым. Завтракал у них. Их юной дочке Оле по ее просьбе нарисовал карандашом в ее альбомчик нечто вроде того, что я видел в Hampton Park’e тогда в сумерки. Но ничего не вышло похожего, да и вообще рисуночек очень скверный.

Мне бы хотелось по памяти и по впечатлению написать этот сумеречный вид Hampton Park’а: черное, темно-зеленое, серое; несколько планов, последние из которых – едва видные серые очертания деревьев. Одна надгробная лежащая статуя в вооружении, со странно приподнятой и согнутой одной ногой, что я видел на лестнице Nat[ional] Portrait Gallery, навела меня на мысль написать романтическую `a la Hoffmann картину: готическая галерея, такая бронзовая фигура, и ночью при луне к ней приходит и приникает к ней белая женская фигура – dame blanche [176] . Или то же в балетной сфере. Дама придет романтической балериной в tutu [177] . Еще 3-я картина на этих днях явилась у меня в голове: Apollo and Daphne [178] . Декоративная картина: зеленое тело Дафны, Аполлон – бледно-золотой, и все на золотом фоне. У Ксении со мной завтракала некая Lady Mullock, стильная и пожилая приятная дама. Потом приехала Надя Бенуа (теперь – Устинова), и скоро ее муж Устинов [179] , которого я только видел в П[етербур]ге во время их жениховства. Когда компания стала играть в китайскую игру – tiles [180] , – я ушел в кабинет Вл[адимира] Л[азаревича] и там написал письмо Мифу в Париж. Третьего дня я получил от Walpole’я письмо, в кот[ором] он предлагает свои услуги и деньги. Но не едет, а мог бы, если бы захотел. Оправдывается болезнью матери. Вечером с Ксенией и ее братом Алекс[андром] Леоном ездили в китайский ресторан на Oxford Circus. Спросили какую-то смесь из вермишели, бамбука, имбиря, грибов и кусочков курицы. Еда курьезная, но не очень приятная. Пили китайский зеленый чай. Из ресторана пошли к Устиновым, где я увидел Марью Александровну Бенуа [181] , жену Леонтия Николаевича, гостящую у дочери. Также и старшую ее дочку Ольгу [182] . Долго сидели, зажигали маленькую елку. Пили red port [183] . Сам Устинов оказался очень любезным, он предлагал мне свои услуги и для визы, и для американской рекламы. Вернулся в отель около 2-х часов ночи.

31 декабря, понед[ельник]

После брекфаста [184] я ездил с Грабарем справляться о ящиках с нашими картинами. Оказывается, они пришли и, кажется, в порядке. Из Риги. Вернулись в гостиницу и компанией пошли на Bow Street просить продления виз на несколько дней для пребывания в Лондоне. В музеи я уже не попал, [185] но пошел на Leicester Square на выставку van Gogh’a [186] . Мне понравилась только одна его картина, отличная: пейзаж зимний с плугом [187] . А в сумерки я с Захаровым ходил на Soho Square, № 24, в магазин Newman’a покупать краски. Там так уютно, такие хорошие вещи, продавцы так любезны. Мы там долго выбирали, что нам нужно, я купил кисти, масл[яных] красок и gouache’ей.

Перед вечером переоделся в смокинг и на taxi поехал за Ксенией. С ней и Ted[dy] Lessing’ом на обед в Savoy. Вл[адимира] Лазаревича в Лондоне эти дни нет, он уехал, не помню, куда. В Savoy’е множество народу, все веселы, бесцеремонно, но добродушно бросают от одного стола к другому шарики, хлопушки. Раздаются сюрпризы, головные уборы и т. д. Смех, шум и веселье, непринужденность. Внизу в большом зале танцы и такая теснота, что это скорее какая-то движущаяся каша, а не танцы. Многие пьяны – и мужчины, и дамы. Мы наблюдали за хорошенькой полупьяной женщиной из куртизанок, по-видимому француженкой, делавшей Ксении глазки. Мы выпили втроем две бутылки шампанского. Ксения дурила, говорила гадости, пускала глазенапы по напр[авлению] к другим столам. Мне же было очень грустно все время. В 12 часов ночи потухли все огни и послышались странные звуки, как бы отдаленные фанфары – неуютная, почти страшная музыка. Потом свет зажегся, и возобновилось веселье, мы ушли около 2-х часов ночи. Я был на содержании Лессинга, что мне не очень было приятно.

1 января, вторник

Утром водил Захарова на Bow Street помочь ему объясняться – он ни слова не знает по-английски. Мекк и Трояновский возили наш общий багаж, все наши чемоданы, в Southampton для дезинфекции – не позавидовал им – чемоданов было около 15 штук. С Захаровым ходил в Национальную галерею часа на 3 с половиной. Я много наслаждался там. Смотрел то, что не видел прошлый раз, потом сделал обзор всему. Пили чай на Oxford Street’e, потом прошлись по Bond и Regent Street’ам, смотрели в окна магазинов. Много соблазнов. К 6-ти вернулся в отель. Мне телеграмма от Гью: он приезжает ко мне сегодня к 7-ми. Я выбрился и приоделся. Спустился в hall [188] и стал его ждать. В 7 он пришел. Он не изменился наружно. Сейчас же повел меня в испанский ресторан обедать. Много говорили, он очень со мной мил, ехал с 9-ти ч[асов] утра, чтобы со мной увидеться, из Эдинбурга, хотя его мать больна. Но, кажется, старой дружбы не вернуть – оба мы так изменились внутренне. Впрочем, не знаю. Из ресторана он повел меня в Empire смотреть «The Hunchback of Notre-Dame» [189] с Lon Chaney’ем-Квазимодо.

Фильма мне не понравилась в общем, хотя многое замечательно сделано. В темноте сидели рука в руку – он держал мою в своей. Из Empire’a он проводил меня до дому, ему очень хотелось спать. Сговорились завтрашний день провести весь вместе. В hall’е [190] отеля пил чай с Захаровым. Потом болтали немного с Мекком, Виноградовым и англичанином, свойственником Мекка. Мекк будет ему помогать разводиться с женой, вышедшей замуж за русского в его отсутствие. Мне было несколько странно, хотя не обидно (или да?), что Hugh не предложил мне провести ночь в Hotel Cecil’е, где он остановился. Мы могли бы много поговорить, но он предпочел сон. Или пойти куда-нибудь ужинать и сидеть за разговором.

2 января, среда

Я встал в 9 часов. В 10 ч[асов] встретился с Гью. Сначала он повел меня в книжный магазин Bain’а на King William Street – лучший, по его мнению, в Лондоне.

Там он взял три тома своих последних сочинений: «The Secret City», «Jeremy and Hamlet» и «Hamlet» [191] – и, написав на них мне дедикасы [192] , подарил их мне. Повез еще в другие книжные магазины. Потом показал мне свою еще не устроенную квартиру на Ryder Street неподалеку от Jermyn Street’a. Там мы посидели, и он мне рассказывал о Melchior’e – своем датском певце [193] . Поехали в Tate Gallery. Быстро ее осмотрели – его все несло, он торопился. Потом вместе завтракали и пили бургундское вино. Разговор по душе: он уверял меня, что я – unique [194] . После завтрака он потащил меня к James Rimmes, антиквару, где очень долго выбирал гравюры – купил Rembrandt’a и D"urer’a, – a я скучал и ждал. Гравюры – теперешняя его страсть. Ходили с ним на выставку соврем[енных] художников в art gallery [195] , где было все среднее и я ничего не отметил. Потом разошлись на время, я – домой: телефонировать и лежать. К 8-ми час[ам] зашел за Гью в Garrick Club [196] . Чудесный клуб, где висит множество интер[есных] портретов актеров, Hogarth’s, Reynolds’ы.

Видел красивый портрет Peggy Wolfington [197] работы Mercier в белом отличном платье. Всего некогда было осмотреть – Гью торопился. Что и увидел, то бегло.

Гью познакомил меня в club’e с знаменит[ым] Arnold Bennett’ом [198] , но тот сказал мне всего два слова. Невзрачный человек, которого хватил, верно, паралич, т. к. говорил как параличные. Гью повел меня в театр Daly’s на «Mme de Pompadour» [199] , прелестную венскую оперетту. И исполнение было прелестно, весело, изящно.