Исходное утверждение воинствующего народного Буддизма, содержащееся в «Сутта-Нипате», очевидно, должно было давать буддистам потрясающее чувство собственной исключительности:

III–XIII, 32 (754). «…принятое за истину в мире людей и богов, Мары и Брамы, среди брахманов и пустынников – благородными в их всесовершенной мудрости понято как ложь».

Благородными, то есть арьями, в противоположность всем остальным, буддисты, конечно, называли себя и исключительно свои «истины» и ценности. Все остальное – ложь, а мы безошибочны. Ранний Буддизм очень напоминает русский коммунизм…

Из этого положения развивалась война буддистов с другими философиями. За этой борьбой, безусловно, стоит пренебрежение философией самого Будды. У Будды это пренебрежение вполне оправданно. Получив просветление и заявив, что может дать его другим, он вправе отсекать излишние метания ума у желающих: если ваша цель – просветление, то философствование является излишним. На эту тему в Буддизме существуют различные притчи. И одна из них очень показательна.

Рассказывают, что однажды к Будде пришел великий ученый философ и начал задавать вопросы. Тогда в Индии были приняты философские споры, и философы бродили по стране вместе с толпами своих учеников.

Будда спросил его:

– Что ты в действительности хочешь получить: ответ или решение?

– Решение, – ответил философ.

– Тогда садись вот здесь рядом со мной и просто слушай. Я обещаю, что ровно через год я дам тебе ответы на все вопросы, если они у тебя будут…

Через год у философа не было потребности ни в вопросах, ни в ответах. Он достиг.

Но все это касается Будды и, может быть, просветленных учителей. Сама же буддийская община, с одной стороны, старательно развивала свою собственную философию, а с другой, воевала против других философий. В Сутта-нипате приводятся слова, приписываемые Будде:

V–VIII, 1 (1075). «Есть на свете мудрые, – так говорят люди. Как ты мыслишь о том? Того ли следует называть мудрым, кто обладает знаниями, того ли, кто овладел своей жизнью?»

2 (1076). «Ни по учености, ни по преданию, ни по знаниям не назовется человек мудрым; только того, кто шествует без печали, свободный от желаний, затворившийся в себе в уединенном раздумии, назову я мудрым».

3 (1077). «Все те брахманы и отшельники, которые говорят, что чистота достигается путем учений философов, по преданию, добродетелью, делами благочестия и другими путями, живя так, как живут, пересекут ли они старость и рождение, о славный человек? Прошу тебя, о Блаженный, скажи мне о том».

4 (1078). «Пусть говорят все те брахманы и отшельники, что чистота достигается путем учений философов, или по преданию, или добродетелью и святыми делами и другими многими путями, – однако они, живя, как живут, не пересекут того потока рождений и старости, – так говорю я».

Повторю: это пренебрежение к другим философиям у Будды вполне оправданное – он учил не философии, а освобождению. Но для буддистов это оказалось не совсем так, и долгие века, пожалуй, все первое тысячелетие своего существования, Буддизм бьется с другими философиями. Это значит, что когда вы сейчас читаете эти слова Будды, вы видите в них одно, буддист же, вероятнее всего, читал Сутта-нипату совсем иначе. Попробуйте это почувствовать. И тогда станет ясно, что и ранний и современный Буддизм решает множество задач помимо тех, что ставил Будда.

Первой и наиглавнейшей задачей раннего Буддизма как сообщества было отнюдь не достижение просветления. Просветление оставалось избранным подвижникам, а сообщество, родившееся вокруг Духа Будды, было занято делом выживания. И в связи с этим оно решало две главные задачи.

Первая – потеснить остальные сообщества, завоевать собственное жизненное пространство и выстроить свое тело. А строится тело сообщества из тел последователей. Значит, решить эту задачу можно было, только отвоевывая последователей, в первую очередь, у правящего Брахманизма. Этому посвящены лучшие куски Сутта-нипаты, например, вторая сутта первой книги:

I–II, 1 (18). «Я сварил свой рис, я подоил коров, – так говорил пастух Дханья, – вместе с товарищами живу я на отмели реки Маги; мой дом плотно закрыт, и огонь зажжен – теперь ты можешь дождиться, о небо!»

2 (19). «Я свободен от гнева, я свободен от гордости, – так говорил Совершенный, – эту ночь провел я на отмели реки Маги; мое жилище не покрыто крышей, и огонь мой потух – ты можешь дождиться, о небо!»

5 (22). «Не сварлива моя жена, всегда послушна, – так говорил пастух Дханья, – долгое время она прожила со мной неразлучно; она миловидна, ничего дурного я никогда не слышу от нее – ты можешь дождиться, о небо!»

6 (23). «Мне послушен мой ум, он свободен вполне, – так говорил Совершенный, – долгое время я обуздывал свой дух, совершенствовал его, и нет в нем теперь ничего злого – ты можешь дождиться, о небо!»

7 (24). «Я кормлюсь своим трудом, – так говорил пастух Дханья, – мои дети всегда со мною, они здоровы; ничего злого я никогда не слышу от них – ты можешь дождиться, о небо!»

8 (25). «Ни одного слуги нет у меня, – так говорил Совершенный, – что сам я добыл себе, с тем и прохожу через весь мир, нет мне нужды в помощниках – ты можешь дождиться, о небо!»