— Ну… у моих хотя бы! Я уже с ними… договорился, — осторожно, будто пробуя первый тонкий лед под ногами, проговорил Тим, и Катя вдруг все поняла. Что мужу действительно не нравятся ни кое-как побеленные еще Катиной бабушкой потолки, ни потемневший и никогда не покрывавшийся лаком паркет, ни даже веселенькие обои в цветочек, которые она, будучи студенткой, наклеила в спальне: наклеила не без огрехов — с морщинами и не везде ровно… И они уже пожелтели, и выцвели… и вообще, возможно, Тиму эти обои никогда и не нравились! Как и старый буфет в кухне, и порыжевшая, сколько ее ни чисти, старинная ванна на чугунных лапах, и диван, который действительно пора выкинуть! Да, ее квартира, которая теперь стала их общей, поистине далека от идеала, и она не против тут все обновить, но… Она не хочет переезжать к родителям Тима — ни на неделю, ни даже на три дня! Однако об этом ему говорить, пожалуй, не нужно… а что нужно? Ее муж — человек решительный и… вспыльчивый. Хотя и любит ее безмерно. Так любит, что чуть не убил Лешку Мищенко, ее бывшего, который… Да ну его совсем, Мищенко, не к ночи будь помянут, и вообще, чего это она вдруг о нем вспомнила? Да потому что он как раз хвалил и якобы старинный дух, витающий здесь, и эти самые обои в цветочек, на фоне которых она так хотела ему понравиться! И таки добилась своего, понравилась… только не она тогда Лешке понравилась, а ее квартира в самом центре города и распределение, которое он мог получить вместе с этой квартирой… Лощеный, двуличный лицемер… и вообще сволочь! Прав Тим — от обоев давно пора отделаться! Но только за неделю тут даже десять человек не управятся!

— Ладно… — сказала она задумчиво. — Я согласна… в принципе! У нас в самом деле не лучший интерьер в мире! Но только ты уверен, что наши деньги нужно потратить именно так — на ремонт? Я думала, мы поедем куда-нибудь… летом.

— Летом и поедем! — бодро пообещал Тим. — Тебе обязательно нужно отдыхать. А сейчас сделаем ремонт. Зимой его, кстати, делать дешевле. Потому что все почему-то стараются делать ремонт летом. Я тут подсчитал… — Он притянул ее к себе, и обнял, и усадил рядом… Да, вот так бы сидеть и пить чай… или кофе… а еще лучше вино… и молчать… но муж отчего-то желает не этого, а говорить о какой-то там плитке! И даже все подсчитал! И втолковывать ему, что, сколько ни подсчитывай и ни прикидывай, и даже смету он может утвердить и вывесить тут, в коридоре, пришлепнув своей врачебной печатью, но только ремонт всегда выходит в два раза дороже, если не в три! И на отпуск у них уже не останется! И безобразие это наверняка продлится аж до самого лета, даже к бабке не ходи! А летом они останутся с ремонтом, но без отпуска! И без денег! Но только обои в цветочек она обдерет собственноручно… и при любом раскладе! Потому что от них она уже точно решила избавиться!

— …и они решили от него избавиться — но это было как раз ошибкой!

— Кто от кого хотел избавиться? — спросила вошедшая в комнату Наталья.

— Это я Катьке рассказываю, как партнеры по бизнесу от нашего Илюхи хотели отвязаться, хотя он как раз и был генератором идей! Несмотря на то что его реклама иногда выглядела… ну, скажем, сомнительной, она что-то задевала в тех, кому была адресована, — и в результате работала! В то время как их красивая, правильная и вообще идеальная не работала!

— Ну так-таки и не работала! — с сомнением сказала жена того, кто, без сомнения, любил своего способного племянника. — Любая реклама работает!

— Не любая и не всегда! А Илюхина работала со страшной силой! И этим идиотам просто завидно стало! И они его подставили! Потому что он этих денег не брал! Я в этом просто уверен!

— Антош, а почему он к тебе не обратился? — внезапно поинтересовалась жена.

— Не знаю… — Антон с досадой хлопнул себя по коленям. — Я ему вроде и не чужой, но он, знаете… такой, будто ему весь свет чужой. И всю жизнь таким был, с самого детства. Редко с кем дружил и сходился. Вот честно стараюсь вспомнить каких-нибудь его друзей — и не могу! Кроме одного мальчика, тоже немножко странного… Мне кажется, он один только к нему на день рождения и приходил, хотя сестра всегда говорила: «Илюшка, ты зови всех друзей, не бойся, я всего приготовлю… И девочек зови — да хоть весь класс!» А он так серьезно посмотрит на нее и отвечает: «А зачем всех звать? Мне со всеми неинтересно». А с этим Димой… или Владом — не помню уже — ему интересно было. Они какие-то совершенно немыслимые игры изобретали, и что-то там из бумаги клеили, и рисовали, и моторчики вставляли, и все это бумажное крутилось, летало и даже плавало! Они придумывали планеты и даже язык свой собственный изобрели — якобы инопланетяне их на этом языке разговаривали! И они у них светились — это как бы на расстоянии переговаривались и даже мысли читали! Я думал, он подрастет и в писательство ударится — очень много в нем этой фантазии было, — хотя уже тогда он что-то постоянно рисовал, везде его тетрадки с рисунками валялись. И, знаете, он так иногда на меня смотрел, что мне и в самом деле начинало казаться, что он мои мысли прочесть может! А еще он любой номер телефона мог запомнить, хотя с математикой не дружил, не любил ее. Но цифры запоминал и никогда не ошибался. Не знаю, что он такое в эту свою рекламу вкладывал, может, там что-то такое зашифровано было, что на подсознание влияет, но, пока он в этой фирме на этих дядей вкалывал, у них от заказчиков отбоя не было… а они с ним так! Теперь, небось, локти кусают, когда он начал и с Германией, и даже с Японией работать!

— Антош, давайте ужинать, а то ты Катерину совсем заговорил…

— Нет, мне интересно! — быстро сказала Катя. — И что за дяди, кстати, такие? Имена, фамилии очень желательно!

Она так и не поехала с Тимом к его родителям, а вместо этого напросилась к Наталье. Сказала, что хочет сначала пару дней отдохнуть на природе с подругой и что там вообще будет безопасней… хотя беспокоиться Тиму совершенно не о чем: она уверена, что стреляли не в нее. Но если Сорокина и Лысенко ее отпускают, она не против. Тем более у Антипенко участок охраняется — нет, она не к тому, что сомневается, она точно уверена, что стреляли не в нее, но просто Тиму будет спокойнее думать, что ей ничего не угрожает.

— Я даже полагал, что с таким характером он никогда никого себе не найдет и не женится… а он вдруг влюбился без памяти в эту самую Жанну…

— Она мне не понравилась, — быстро вставила Катя.

— Она тогда никому не понравилась, — тряхнула головой Наталья, грызя яблоко. — Он к нам как-то с ней приехал, перед самой свадьбой, и она сначала тихоню из себя строила, а потом осмотрелась и стала глазками стрелять и Антоху клеить!

— Да ладно… придумывай… не было такого!

— Это ты мне рассказываешь, что не было? У меня глаз алмаз! И я не ревнивая, иначе просто так этого бы не спустила! Явиться ко мне домой и моему собственному мужу глазки строить, юбку задирать и ножки показывать!

«Ножки у Жанны действительно что надо, — подумала Катя. — Да и все остальное на уровне… Интересно…» Однако что интересно, она додумать не успела, так как Наташка все-таки выгнала их от веселого каминного огня ужинать. Возвращаться к теме легкомысленного характера жены племянника Ильи Катя не стала — пожалела подругу, но Жанна определенно занимала ее мысли все больше и больше!

— Знаете, — неожиданно сказала Наталья, составляя грязную посуду в моечную машину, — считается, что у близнецов все одинаковое: у них даже удары сердца синхронизируются, не говоря уже о вкусах, манере одеваться и прочем. И думают они тоже одинаково, и люди им нравятся одни и те же… Только все это вранье! Может, они и были внешне очень похожи, но… на самом деле жаль, что Илья женился именно на Жанне! Потому что ее сестра, Женя, подошла бы ему гораздо больше!

Гораздо больше ему хотелось бы заниматься другим и думать о другом… Возможно, он просто был трусом? Которому удобно ходить привычной, проторенной дорожкой — ходить каждый день, не сбиваясь на другие пути… и не оглядываясь? Да, не оглядываясь! Потому что там, за спиной, все то, что он так не любил вспоминать… И что теперь идет за ним снова? Идет терпеливо — знает, что он никуда не денется! Некуда ему деваться! Но он не хочет снова страдать… или снова сесть за решетку! Однако тогда он хотя бы знал, за что нес этот крест, — за то, чтобы его больше не трогали, чтобы дали жить как хочет, заниматься чем хочет… Нет, снова он врет, причем врет самому себе, а его ведь никто не может подслушать! Он послушно дал себя посадить, потому что не было другого выхода, — или это ему тоже только казалось? Выход обычно там же, где и вход, но большинство не способно этого понять — или же просто лень идти назад, долго плутая, припоминая все повороты… Не проще ли ахнуть по стене тупика кувалдой? Не думая, что при этом может обрушиться и все здание с такой любовью выстроенной жизни? И еще: нельзя всю жизнь быть жертвой и делать только то, что от тебя нужно другим! Потому что они очень быстро это понимают. Да, одни всю жизнь везут, а другие всю жизнь едут, да еще и погоняют! Характер закладывается в утробе матери. Там же заодно получаешь и другие дары. Мы появляемся на свет с уже готовыми талантами, с заложенными на генном уровне умениями, способностями — и заодно с комплексами! Зачастую совершенно непреодолимыми. С желанием быть ведомым, а не ведущим. Подставлять щеку, а не бить по ней. Ходить на веревочке, на поводке, шлейке… цепи, наконец! Волоча за собой ядро вечного каторжника.