В ответ прилетело аж пять голубей. Один за другим, подряд. Если у первого голубя на ноге была лишь маленькая записка, то последний притащил добрый такой свиток в колбе.

– Все нормально? – забеспокоилась я.

– Ну… Командор Груби Драби Финн считает, что молодым специалистам не пристало простужаться, – Кадия покраснела.

Зная, что гномы – весьма не сдержанный в выражениях народ, я содрогнулась. Это ж в каких словах руководитель Чрезвычайного департамента высказал свое фи, что подруга так запунцовела?

Ответ прилетел со следующей птицей. Это уже не был голубь. Это была редкая разновидность ташени – дороже классической, а потому менее популярная. Такие ташени – крупные, с глубоким зобом, отличались тем, что передавали сообщения вслух.

– КАДИЯ ИЗ ДОМА МЧАЩИХСЯ! – заорала волшебная птичка низким гномьим голосом, – ХОРНАЯ ТЫ Ж ЛЕНИВИЦА, ГРЁК ТЕБЯ ПОДЕРИ! БЫСТРО НА РАБОТУ, БЕЛОКУШНАЯ ТЫ ЛОДЫРИЩА! А ТО БУДЕШЬ ПОСУДУ В СТОЛОВОЙ ТРИ ДНЯ МЫТЬ! ТРИ НОЧИ! ПОСЛЕ РАБОТЫ! И ТОЛЬКО ГРЁКНИ МНЕ!

Я в восхищении покачала головой:

– Ого! Это он так с сотрудниками разговаривает?

– Да. Всегда, – позеленела Кад. – Командор Финн верит, что, чем больше гномьих ругательств он изречет, тем серьезнее мы воспримем угрозу.

– Что, уже жалеешь, что перевелась из корпуса стражей? – посочувствовала я. – Как тебя звать-то теперь? Чрезвычайница?

– Не, не жалею. Условия еще хуже – хотя в это сложно поверить, но как-то… Повеселее. Да продолжай стражницей называть, все осталось по-прежнему, просто теперь в случае городского несчастья я в авангарде.

Я не стала вникать в тонкости профессиональных отличий между разными департаментами Военного ведомства. Вместо этого я пожала плечами:

– Ну ты иди на работу, раз он так беснуется. Я сообщу, если что изменится.

– Ага, щаззз, – Кад блеснула глазами. – Ничего, это он только угрожает. Посуду мыть не заставит – я при всем желании на ведомственную кухню не влезу, она под гномий рост сделана.

Так наше добровольное дежурство продолжилось.

Знахари приходили каждый час, по двое, что-то замеряли, тихонько колдовали, радовались прекрасным симптомам и вводили Смеющемуся лечебные растворы посредством длинных тонких трубок, неприятно напомнивших мне Рамблу.

– Не верится, – вздохнула Кадия. – Не верится, что Карл и Анте – хранители…

– Нужно время, чтобы привыкнуть, – я согласилась. – Дахху, кстати, в курсе. Ему об этом бокки-с-фонарями рассказали. Пока пытались его убить.

– Мда-а-а… – протянула Кад. – Нашел себе братьев по разуму.

Вдруг со стороны кровати раздался глубокий шипящий вдох. Будто воздушный шар наполняют гелием. Мы так и подпрыгнули. Все четверо: Кад, я, Снежок на подстилке и Марах, который все-таки соизволил меня простить и теперь привычно сидел на плече.

– Дахху! – хором возопили мы, кидаясь к другу.

– Книгу, – невнятно произнес Дахху, не открывая глаз. Его правая рука с усилием поднялась.

– Что? Кто?

– Книгу. «Доронах». Дайте.

Нижняя губа Кадии мгновенно надулась, как у маленькой девочки. Я тоже не обрадовалась такому приветствию, но все же исполнила первую волю оживающего… Когда стопка черновых бумаг оказалась на груди у Дахху, он открыл глаза. И сразу же увидел мой выдающийся нос.

– Тинави! Небеса-хранители! Что с тобой? – друг сипло ахнул.

– Конспирация, – буркнула я. – Ты вообще как?

– Нормально, – Дахху улыбнулся уголком рта и начал увлеченно копаться в своих листочках.

Я же с ужасом следила за Кадией.

Глаза ее налились кровью, губы сомкнулись в одну узкую трясущуюся линию. Кажется, Смеющийся никогда не был так близок к смерти, как в этот момент. Я всерьез испугалась, что сейчас мы потеряем его по-настоящему, и приготовилась грудью защищать ее от рассвирепевшей стражницы.

Но она сдержалась:

– Что ж, Дахху, мы очень рады, что ты очнулся, да еще и такой бодрый, – отчеканила Кадия, сжав кулаки так сильно, что побелели косточки пальцев. – Пойду на работу, а ты приходи в себя. Тинави тебе расскажет, что тут творилось в эту дюжину дней.

Подруга наклонилась, рывком схватила свою брошенную на пол сумку, и твердым шагом направилась к выходу из палаты. Снежок попробовал потереться о ее ноги, но Мчащаяся проигнорировала волка. Хорошо хоть не пнула!

Дахху осоловело заморгал:

– Дюжину дней, что?

Дверь за Кад хлопнула, едва не развалившись. Марах ехидно захлопал крыльями. Дахху схватил со столика карандаш и уже что-то черкал в бумагах своим идеально-ровным почерком…

Я помедлила, глядя на друга.

Потом, пожав плечами, заварила чая ему и себе. Выждала еще минуту для приличия и лишь тогда, поняв, что «с той стороны» соображалка не включится, деликатно откашлялась: