Даже самый драматический компонент хирургии – операция – это не столько демонстрация ловкости рук, сколько осмысление путей исправления ситуации. Операция – тот момент, когда ум целителя на основе знаний и интуиции заставляет его или ее руки сделать выбор между путем, который, предположительно, приведет человеческое тело в рабочее состояние и путем, в конце которого ждет неудача. Это глубокое понимание течения болезни с самого начала до момента оперативного вмешательства, которое позволяет врачу понять, что он видит перед собой, и выбрать из нескольких путей тот, который исправит нарушенные функции в теле пациента.

Как только область больного органа открыта, начинается процесс обдумывания и принятия решения, протекающий практически мгновенно. В результате формулируется план, который затем воплощается в упорядоченной последовательности шагов. По степени влияния на жизнь человека операция, возможно, наиболее прямой и практический тип воздействия, который может совершить врач; с другой стороны, невидимые постороннему глазу мельчайшие манипуляции, безусловно, делают хирургическое вмешательство самым абстрактным действием. Доведенные до автоматизма точность разреза, наложение швов и завязывание узлов – лишь помощники в процессе синтеза интеллекта и логики, который является одним из самых высоких достижений как головного мозга, так и души. Хотя до сих пор никто не заходил так далеко, чтобы обвинять хирургов в чрезмерной скромности, тем не менее они имеют некоторую склонность недооценивать уровень своих возможностей. Когда английский хирург начала девятнадцатого века Эстли Купер перечислял необходимые его коллегам качества, такие как «глаз орла, сердце льва и женские руки», он дипломатично не упомянул самый важный атрибут – ум ученого, чтобы избежать недовольства врачей других специальностей.

Но ум ученого бесполезен, если отсутствуют технические навыки. Если руки не могут адекватно выполнить задачу, поставленную мозгом, такой хирург – не хирург; если делая свою работу, он не может проявить доброту, он не целитель. Рука, которая повреждает ткань, не может вылечить ее; хирург, позволяющий себе грубость, не может рассчитывать на быстрое послеоперационное восстановление.

Этот элементарный факт часто недооценивается. В трудах Гиппократа, Галена и их учеников встречаются мимолетные упоминания об этом, но только в шестнадцатом веке учение Амбруаза Паре стало стандартом хирургической помощи. Паре вел своих последователей к современной хирургии по особому пути, олицетворяя идею нежной заботы, которая до сегодняшних дней остается самым важным его наследием.

Парадоксально, но концепция деликатной обработки тканей внедрялась в разгар чудовищной по своим разрушениям войны. Искусство хирурга всегда было особенно востребовано на поле брани. Сложные открытые ранения требуют эквивалентного оперативного лечения. В двадцатом веке самые большие успехи в некоторых областях хирургии достигались во время крупных военных американских конфликтов. В Первую мировую войну – в операциях на кишечнике; во Вторую мировую – в операциях в области грудной клетки; в Корейскую – в сосудистой хирургии; в войну во Вьетнаме – в быстрой транспортировке раненых. Во время каждого из конфликтов методы ухода за больными, приемы реанимации и хирургические навыки в целом развивались особенно быстрыми темпами. При этом наряду с улучшениями в общих направлениях лечебного процесса продвижение вперед происходило и в различных аспектах медицины внутренних органов. Молния, озаряющая мрачные тучи войны, несет с собой свет, который в долгосрочной перспективе может осветить столько же жизней, сколько и уничтожить в результате катастрофического удара.

Одной из причин, по которым каждая новая война требует дальнейшего совершенствования медицинской помощи, является непрерывное создание все более эффективных методов уничтожения. Ранения становятся тяжелее и требуют все более глубоких знаний о человеческом организме для его исцеления. Независимо от того, насколько продвинутыми становятся медицинские технологии, кажется, что они всегда будут на шаг позади военных разработок, калечащих нас. В наши дни, когда открыта тайна ядерного синтеза и миру грозит тотальное уничтожение, трудно себе представить ужас, охвативший средневековую Европу перед лицом изобретения огнестрельного оружия. Считается, что порох был открыт в Китае около 1000 года, затем арабы, которые, похоже, первыми начали применять его для изготовления орудий убийства, привезли смертельное вещество на Запад. В сражениях начала четырнадцатого века, таких, например, как битва при Креси в 1346 году, уже использовали маленькие пушки, но только в итальянских войнах шестнадцатого века артиллерия прошла первый серьезный тест, став нелегким испытанием для возможностей медицинской науки. В этом состязании неторопливые профессора в длинных халатах оказались неспособными дать на этот вызов достойный ответ. В конце концов, скромный, необразованный цирюльник-хирург Амбруаз Паре понял, что нужно делать, и нашел решение проблемы. Прежде чем описать обстоятельства, при которых происходили эти события, следует представить нашего героя, и лучше всего это можно сделать с помощью взятой из его же сочинения цитаты, иллюстрирующей сложность задачи, с которой он столкнулся, и раскрывающей величие этого человека:

С того же убогого склада жестокости пришли все виды мин, контрмин, тигелей, аркебуз, огненных стрел, копий, арбалетов, пищалей, огненных шаров, кулеврин и тому подобных стреляющих и разрывных устройств. Плотно набитые порохом и затравкой для возгорания, брошенные защитниками среди тел и палаток нападавших, они моментально вспыхивают при прикосновении к ним. Это, безусловно, самый отвратительный и разрушительный вид изобретений, из-за которых мы часто видим тысячи случайно подорвавшихся, не подозревавших об опасности людей. Иногда, в самый разгар боя, можно видеть, как крепкие солдаты загораются подобно свечкам от этих стреляющих штук и пылают со всей своей амуницией, поскольку нет достаточного количества воды, чтобы сбить и погасить неистово бушующее пламя, охватившее все тело. Как будто недостаточно было иметь оружие, железо и огонь для уничтожения человека, и, чтобы сделать атаку быстрее и эффективнее, мы снабдили орудия подобием крыльев, чтобы они как можно скорее летели, неся погибель людям, для сохранения которых Бог создал все в этом мире. Воистину, когда я размышляю обо всех видах приспособлений для убийства, которые использовали древние, они кажутся мне просто спортивными снарядами и детскими игрушками по сравнению с теми, что я описываю. Современные изобретения легко оставляют позади все наилучшим образом сконструированные ужасные устройства, которые можно вспомнить или вообразить, по форме, жестокости, и принципу действия.

Казалось бы, что может быть более грозным и пугающим, чем гром и молния? И все же ужас грозы почти пустяк по сравнению с жестокостью этих адских орудий, если рассматривать последствия их воздействия. Гром и молния, как правило, ударяют лишь один раз и могут поразить только одного человека из множества; но одна большая пушка одним выстрелом может убить и покалечить сотни человек. Разряд молнии – это явление природы, и он случайно попадает то в вершину высокого дуба, то в гору или в высокую башню, но довольно редко в человека. Но это адское орудие, исполненное злобой и направляемое рукой человека, нападает только на людей, берет их на мушку и направляет свои снаряды прямо в них. Гроза заранее предупреждает о своем приближении раскатами грома; но это инфернальное устройство ревет во время выстрела и, стреляя, гремит, отправляя в один момент смертельную пулю в грудь и оглушительный грохот в уши. Поэтому каждый из нас по праву проклинает создателей этих смертоносных орудий; и, напротив, возносит до небес тех, кто старается словами и благочестивыми призывами убедить королей не использовать их, а также трудится, создавая научные работы и составляя лекарственные средства, подходящие для ран, нанесенных этим оружием.

Именно представление о «подходящем лекарственном средстве» для исцеления ранений, было самой большой ошибкой врачей шестнадцатого века. Они были убеждены, что в огнестрельные ранения из пороха каким-то образом попадает яд, и поэтому их следует очищать, подвергая обработке кипящим маслом. Лежащая в основе их концепции теория не имела никакого смысла, а лечение было невыносимо болезненным и травматичным. Ужасная боль сопровождалась разрушением тканей, и, тем не менее, эту практику продолжали применять, придерживаясь ложной догмы о том, что необходимо проводить детоксикацию «отравленной» раны.