Кончилась кровавая война. На ней наши товарищи остались живы. Возвращались на Родину, в отчие места. И на тебе — убиты. За что? Что плохого они сделали этим выродкам — убийцам, которые не могли не знать, сколько советских воинов положили свои жизни за освобождение Польши — их Родины — от немецко-фашистских захватчиков?

Однако это еще предстояло узнать. А пока мы шли по глухому лесу в неведомых нам доселе местах. Наверное, никогда больше не придем сюда. Зачем? Дабы еще раз пережить увиденную трагедию? Нет! Не пожелаю я и врагу вытаскивать из ямы тела товарищей своих.

Для меня, да и для моих следователей — Василия Романовича Журавлева, Давида Львовича Златопольского, для всех бывших с нами солдат и старшин из этого фронтового поколения, это был воистину конец войны. Неужели жизнь может придумать для нас еще что-либо страшнее увиденного? Вздутые, начавшие зеленеть трупы тех, кто еще вчера смеялся, думал, любил, собирался дать миру свое продолжение?!

На хуторе все было спокойно. Мы занялись допросами всех задержанных. Надо было установить степень участия каждого из них в этом злодейском акте. Четверо несли прямую ответственность. Остальные могли быть привлечены к делу в качестве свидетелей, недоносителей и так далее.

Обстоятельства гибели наших фронтовых товарищей по 5-й Гвардейской танковой армии, как это было установлено нами в ходе следствия, были следующие.

Коллективы прокуратуры и трибунала шли маршем из Дабера на Брест в общей армейской колонне. Но в Бельске они, желая посмотреть Варшаву, о чем поделился один из сотрудников трибунала в разговоре с офицером связи оперативного штаба армии (что стало известно после нашего возвращения в Брест), свернули на уже известную проселочную дорогу. Там их встретила группа из швадрона АК, взяла в кольцо, разоружила, раздела догола, издевалась, колола ножами. Т. — секретаршу трибунала — изнасиловали, а Марию К. из прокуратуры, бывшую на седьмом месяце беременности, истоптали, затем всех посадили в один из грузовиков, довезли до хутора, там взяли вещи из машины, повели в лес, расстреляли и быстро закопали. Автомашины угнали. Куда — неизвестно. Их розыск мы объявили по оперативным каналам.

Материалы следственного дела на эту банду — протоколы допросов, очных ставок, медицинской экспертизы и другое вместе с обвиняемыми были переданы польской беспеке (органы безопасности). Они должны были знать о враждебных действиях АК.

Похоронили наших товарищей при большом стечении народа у Брестской крепости. Мы не знали тогда о геройстве ее защитников, о чем поведал нам позже Сергей Сергеевич Смирнов в своих телевизионных репортажах. Так завершилось это горестное событие.

Оно стало последним следственным делом возглавляемого мною следственного отделения отдела контрразведки СМЕРШ 5-й Гвардейской танковой армии: дружного, где был один за всех и все за одного, по-партийному ответственного за работу, небольшого по численности, но профессионально сильного, совестливого коллектива моих сверстников. Из моего поколения.

Проводили мы на учебу в школу госбезопасности нашего Сашу Шарапова. Молодой, сильный, добрый человек, он, конечно, еще много полезного сделает для отчизны — верили мы, смахивая набежавшие слезы прощания. Да, видавшие за время войны, казалось бы, невообразимое для нормального человеческого сознания, мы по-прежнему не были лишены чувственности — огрубели наши чувства, но не утрачены.

И здесь я снова хочу сказать о том, что контрразведчики из Особых отделов СМЕРШ не были палачами своего народа. Говорить так — это бесспорно лгать. Они были его щитом и мечом. И подтверждение тому: работа контрразведчиков 5-й Гвардейской танковой армии — одного из многих таких же славных соединений Вооруженных сил отечества.

Война. Великая. Отечественная. Для меня, как и для миллионов моих сверстников, десятков миллионов из других поколений, для всего советского многонационального народа, она окончилась Победой. Враг разбит — победа за нами.

27 миллионов человеческих жизней унесла эта война, невиданная доселе в истории. Немецко-фашистские захватчики полностью или частично разрушили и сожгли 1710 городов и поселков, более 70 тысяч сел и деревень; сожгли и разрушили свыше 6 миллионов зданий и лишили крова более 25 миллионов человек. Вряд ли когда-либо будут установлены точные цифры: была цифра 20 миллионов погибших, теперь 27 миллионов. У такой войны точных цифр быть не может…

Ехал в Москву. Перед глазами опять проносились разрушенные города, поселки, пепелища деревень, обгорелые станционные здания, веселые, а чаще грустные люди, здоровые и много, много калек, изможденные старики и дети. И так по всей Белоруссии, Смоленщине, Подмосковью. Казалось, что не хватает лишь огромных чаш, наполненных выплаканными слезами нашего народа.

Возвращался я с войны, как и тысячи, тысячи моих сверстников, другим. Да, мы стали другими. Нас, молодых, война состарила. Нет, она не превратила нас в немощных и дряхлых. Наоборот, в невзгодах войны мы окрепли и закалились. Война состарила нас своими кровавыми уроками, научила ценить жизнь. Подобно тому, как человек к старости все больше ценит жизнь, даже цепляется за все то, что может продлить ее, подобно этому для нас, молодых, прошедших войну, жизнь стала бесценна, некое легкое отношение к ней ушло и безвозвратно.

Конечно, то, о чем я вспоминаю сейчас, тогда, когда ехал из Бреста в Москву, в моем сознании формировалось не так определенно, как я сейчас пишу, но эти чувства и мысли были во мне, будоражили мое сознание, оседали в нем, чтобы в какие-то непредвиденные моменты в непредугаданных обстоятельствах выплеснуться наружу, проявиться в устремлениях, поступках.

Войну наш народ выиграл. Вот что говорил Георгий Константинович Жуков, названный народом маршалом Победы, в интервью журналисту «Комсомольской правды» Василию Пескову спустя 25 лет после окончания Великой Отечественной войны: «Войну мы не сумели бы выиграть и судьба нашей Родины могла бы сложиться иначе, если бы не было у нас цементирующей силы — партии. Все самое трудное, самое ответственное в войне в первую очередь ложилось на плечи коммунистов… Я горжусь, что вырос в этой партии».