Мой рассказ — доклад президенту, Первому секретарю Центрального комитета ПОРП, прерываемый его угощениями трускавкой, чаем с конфетами и сухарями, длился часа четыре. Он, не прерывая меня, давая, как мне показалось, выговориться до конца, по ходу доклада делал пометки в блокноте.

Затем начались его вопросы. По их содержанию я понял, что его беспокоит проблема взаимосвязи руководства Союза молодежи во всех его звеньях с массами юношества, особенно в деревне и в высшей школе. Это составило первую часть беседы. Вторая ее часть состоялась после обеда, за которым он расспрашивал меня о Москве, а сам вспоминал, как он в годы войны партизанил в лесах Белоруссии — поближе к Польше. В течение этой второй части Берут задавал мне вопросы, относящиеся к постановке учебы комсомольских кадров и актива, работы первичных комсомольских организаций, а также партийного руководства комсомолом.

Отпустил меня товарищ Берут после вечернего чая. Уезжать от него не хотелось. Думаю, он почувствовал мое настроение и на прощание сказал: «Будете в Варшаве — звоните и заходите, пожалуйста».

Я поблагодарил главу государства и партии Народной Польши, расценив, естественно, приглашение как присущую ему вежливость.

На следующий день, отложив все дела, я поехал в местечко Сулеювек, что недалеко от Варшавы, где во время войны находился штаб «Валли», один из разведцентров абвера, агентура которого постоянно действовала против нас. На песчаных буграх, поросших редкими соснами, стояло несколько домов барачного типа — вот и все, что я увидел. Так ли выглядел штаб «Валли», когда он действовал? Вряд ли. Местные жители, с которыми мне удалось поговорить, ничего ни о каком штабе не знали, да и не могли знать — уж о соблюдении секретности гитлеровцы наверняка позаботились. Побывав в Сулеювеке, я мог окончательно перевернуть эту страницу из «своей» истории Великой Отечественной войны.

Загранкомандировки были полезны. Они позволяли сравнивать условия быта народов, их молодой поросли, устремления и конкретные действия политических партий, всматриваться в нравственный облик и поведение государственных деятелей, если к тому представлялась возможность. Встречи с руководством правящих коммунистических и рабочих партий были поучительны. Они развеивали ореол какой-то их особой исключительности по сравнению с другими людьми, создаваемый ими самими или их ближайшими карьеристами-приспешниками.

Эти свои размышления я в полной мере относил и к молодежным лидерам — как к своим в комсомоле, так и к зарубежным.

Возвращение из загранкомандировок приносило радость. Ведь как в гостях ни хорошо, а дома лучше. В своем отделе мы ввели в практику подробные отчеты-размышления по итогам загранкомандировок, к чему с интересом относились все товарищи.

Со временем, сравнивая отечественный и зарубежный социально-политический опыт, я все больше и острее буду осознавать, что для того, чтобы построить в нашем Отечестве социализм, нужно найти выход из многих лабиринтов, которые создает жизнь во всех ее сферах, и в том числе в молодежном движении. А для этого надо постоянно обновлять и обогащать свои знания.

В ходе повседневных забот я все больше подумывал о необходимости продолжить образование. Занятия в заочной аспирантуре удовлетворения не приносили — процесс обновления и накопления знаний шел медленно, и в значительной степени из-за большой нагрузки на работе. Надо было поступить в очную аспирантуру, поставить свои знания на уровень времени, а потом снова заняться практическими делами, желательно в партийных организациях в любой географической точке Советского Союза, в любом его регионе.

Еще перед поездкой в Польшу я просил секретарей ЦК ВЛКСМ А.Н. Шелепина и Н.А. Михайлова поддержать мою просьбу в Бюро ЦК о рекомендации на учебу в аспирантуру Академии общественных наук при ЦК КПСС. Сдав вступительные экзамены, я с начала 1952–1953 учебного года приступил к занятиям на кафедре права по специальности «общая теория государства и права» под научным руководством члена-корреспондента Академии наук СССР М.А. Аржанова.

Среди слушателей академии оказалось много знакомых по партийной и комсомольской работе: из разных мест, почти однолетки — нашего поколения. Потянуло их к учебному столу то же, что и меня, — стремление расширить знания, чтобы в дальнейшем работать с большей отдачей.

Увлеченность занятиями счастливо дополнялась добрым товариществом аспирантов и профессорского состава. Коммунисты кафедры избрали меня секретарем партбюро, что еще больше сблизило меня со всем коллективом.

Мой научный руководитель был человеком широких взглядов, тактично направлявшим меня на глубокое познание сущности коренных проблем, из которых складывается марксистско-ленинская теория государства и права, и умение соотносить их с окружающей действительностью. Он постоянно обращал мое внимание на русскую дореволюционную правовую мысль, которая была глубокой и разносторонней, а также и на зарубежную политико-юридическую литературу различного толка — от «левой» до консервативной. Требования и наставления Аржанова совпадали с моими увлечениями.

Было обусловлено, что в ряду теоретических проблем государства и права я сосредоточу свое внимание на соотношении государства и личности, а также на трансформации наций в условиях социализма.

С М.А. Аржановым мы полагали, что обозначенные проблемы позволят углубить представления о личностном интересе как двигательной пружине всего сущего, о его развитии и саморазвитии. Утрачивается личный интерес — и человек как личность вряд ли состоится; удовлетворяется интерес — и личность расцветает, отдает обществу все, в большей мере то, чем она богата, а общество в этом случае процветает. Право, его нормы на это и должны быть нацелены.