– Ну да, все опять относительно, – сказал я.

– Верно, – монах улыбнулся. – Но мы ведем себя так, словно объекты вокруг нас наделены некими абсолютными качествами, долговечностью или мимолетностью, красотой или уродством, крепостью или слабостью, размером или его отсутствием. Так? Вспомни. Я уже не говорю о таких совершенно субъективных определениях, как «вкусный» или «полезный», а ведь обычный человек считает абсолютными и их. Вспомни.

Я задумался.

Ну да, брат всегда удивлялся, когда меня не впечатляло его любимое мороженое, я же поражался, как ему могут нравиться такие неинтересные девушки – ни уму ни сердцу. Огромный и тяжелый внедорожник, само впечатление надежности – не больше спичечного коробка, если окажется на пути не успевшего затормозить трамвая, а тот ничтожен по сравнению с локомотивом; нефтяной танкер, чудовищная громадина, покажется крошечным рядом с каким-нибудь небоскребом Нью-Йорка или Эмиратов.

Голова у меня закружилась.

– Вот, хорошо, вижу, что осознал, – брат Пон удовлетворенно потер ладони. – Осознание это неприятное, поскольку абсолютные качества, которыми мы наделяем все вокруг, дают нам ощущение безопасности, именно из них состоит кольчуга, созданная твоим «я», чтобы ему не дай бог не пострадать, столкнувшись с реальностью. Тяжелая?

И вновь я ощутил холод металла на плечах, и на этот раз ощущение было неприятным, давящим. – Есть маленько, – признал я.

– Мы эту кольчугу расплетем, – сообщил монах. – Вернее, ты сам ее расплетешь. Начинай.

И он протянул мне еще одну банку, меньше предыдущей, на две трети наполненную водой, из которой торчал синий аккуратный цветок, слегка похожий на ромашку.

– Это зачем? – спросил я настороженно.

– Не бойся, не укусит, – брат Пон рассмеялся. – Красивый, правда?

– Очень, – признал я.

Аккуратные, будто вырезанные, лепестки; в голубизне каждого видны темно-синие, словно волокна из сердцевины грозовой тучи, прожилки; по краям еле заметная бахрома. В центре же, там, где у ромашки желтое и мохнатое, здесь было нечто фиолетовое и, казалось, фасетчатое, с виду напоминавшее глаз насекомого.

– Я знал, что тебе понравится, – монах вручил мне банку. – Теперь созерцай это. Смотри на него до тех пор, пока красота для тебя не превратится в уродство, пока облик, радующий твой взор, не начнет вызывать неприязнь, отвращение и прочие гадостные чувства.

– Но как? – спросил я.

– Поставь его так, чтобы было удобно смотреть, – посоветовал брат Пон. – Сосредоточься, разглядывай внимательно, переводи взгляд с лепестка на лепесток, с одного элемента на другой, и в процессе не отвлекайся, не позволяй лишним мыслям увести тебя в сторону…

Я поместил банку перед собой и уставился на цветок как на врага.

– Нет, так не годится, – тут же вмешался брат Пон. – Он же красивый, так? Необходимо осознавать эту красоту – это отправная точка для практики.

Я сделал лицо попроще и начал изучать цветок, водя глазами туда-сюда: этот лепесток чуть меньше, чем тот, и темно-синие прожилки на нем расположены теснее, другой с одной стороны лишен бахромы, и ведь сережки такого цвета носила моя подружка, как ее…

– Не отвлекаться! – возглас брата Пона заставил меня вздрогнуть.

Снова: лепесток, другой, третий, заново… лети-лети, лепесток, через запад на восток, через север, через юг…

– Не отвлекаться! – повторил монах сурово.

Третий раз.

С четвертого у меня получилось более-менее, я смог глядеть на цветок, не задремывая, не позволяя мыслям захватить меня и не забывая о его красоте. Только вот красота эта стала еще ощутимее, я не просто осознавал ее, я чувствовал ее физически, как приятное теплое давление на лицо, на глаза, на мозг, на все тело!

Это было очень странно, поскольку я осознал, что именно так и воспринимал красивые вещи всю жизнь, не разумом, а словно всем существом.

– Отлично, – отметил мой прогресс брат Пон. – Теперь отталкивайся от нее… Отталкивайся… Вопрос «как» не имеет смысла, поскольку подсказать тебе я не смогу. Никто не сможет… у каждого из нас свой способ преодолеть эту границу, их много, они разные…

Как найти уродливое в столь гармоничном, изящном объекте?

Разве что в самом центре, где поблескивает нечто, похожее на глаз насекомого. Хотя нет, это скорее драгоценный камень, пусть затянутый патиной, но все равно очень красивый.

Я уставился на него так, что заболели зрачки, и тут произошло нечто странное: фасетки словно отделились друг от друга, я увидел их как набор отдельных кусочков, осколков, лежащих на черной поверхности, лишенных какой-либо привлекательности. Случилось это так неожиданно, что я вздрогнул, и все стало как обычно.

– Снова, – проговорил брат Пон. – Ты был на верном пути.

Теперь я понимал… хотя нет, не понимал, просто неким образом знал, чего именно хочу добиться, и действовал с куда большей уверенностью: сосредоточение, взгляд по лепесткам, потом в центр, чтобы воспринимать цветок целиком, периферическим зрением, а затем сделать так, чтобы он превратился из единого объекта в набор деталей, ничем не связанных помимо того, что волею случая они оказались рядом.