Алвис с трудом повернул голову и увидел брата Чеха. Взывающий развешивал плащ у камина на стульях и выглядел уставшим и сосредоточенным. Неприятной тяжестью кольнуло сердце, что здесь делает брат Взывающий? Друзьями они никогда не были, врагами тоже... Неужели все так плохо, и ксен пришел принять у коллеги последнюю исповедь? Ну нет, Алвис еще не все сделал, рано ему уходить за реку Забвения, бывали у Длани времена и похуже, выкарабкаемся, как говорит герцог.

– Оставь нас, шут, – не приказал, но попросил брат Чех, с прищуром глядя на Длань.

– Ага, Оська сбегает, проверит, как там его женщина поживает, утешит ее быстренько и вернется через рыску!

Шут весело подпрыгнул и исчез за тяжелой парчовой шторой, закрывающей вход, хлопнула дверь, раздался скрежет ключа в замочной скважине, и наступила тишина. Только слышались треск дров в камине да собственное тяжелое дыхание.

– Как ты себя чувствуешь? – Взывающий поставил стул напротив кровати и сел так, чтобы видеть Алвиса. – Способен меня выслушать?

Алвис кивнул.

– Что ж, так как ты играешь во всем этом одну из ключевых ролей, будет справедливо посвятить тебя в планы герцога Вас’Хантера.

– А он об этом знает?

– Конечно, кир Алан сам попросил меня, – тут брат Чех слегка улыбнулся.

– Почему ты, почему он сам не...

Алвис вновь закашлялся. Неужели герцог боится его? Или не хочет лишний раз доверять? Или не доверяет себе...

Чех протянул ему чашку с теплой водой.

– Когда он начинает рассказывать об этом, он начинает бессовестно ржать.

– Ржать?

Алвису показалось, что он ослышался, так неуместно звучало это слово в устах Взывающего.

– Именно ржать.

Брат Чех откинулся на спинку стула и посмотрел на Длань со снисходительностью победителя, и это тоже неприятно кольнуло сердце, не привык Алвис к таким взглядам.

– И что это за планы? – не стал разочаровывать он собеседника.

– Ни много ни мало, а привести еще одного бога. Алвиса Спасителя.

В этот раз железное самообладание Длани дало трещину, он долго неверяще смотрел на ксена, а затем откинулся на подушку и хрипло рассмеялся. Смех отдавал болью в грудь и живот, но он не мог остановиться, не мог сказать ни слова, даже когда понял, что в глазах темнеет, а к голове приливает кровь,– не смог. Его спас брат Чех, который, недолго думая, плеснул Алвису в лицо холодной водой, тем самым прекратив истерику.

Когда через рыску вернулся Оська, брат Чех уже ушел, Длань дремал, рядом с ним на кровати аккуратной стопкой лежали исписанные мелким четким почерком листы. Оська взял верхний, пробежал по нему глазами, тихонько хихикнул и, прихватив деревянный поднос и угольный карандаш, устроился в кресле у камина, забравшись в него с ногами. Он так увлекся чтением, что поднял голову, лишь когда бесшумно отодвинулась потайная дверь и в комнату зашел Алан в сопровождении Леонардо.

– Оська, что это? – Хмурый герцог поднял лист и поднес к свету. Поля пестрели заметками и рогатыми рожицами. – Шут...– с угрозой начал Алан, но затем вчитался, хмыкнул и посмотрел на гордого Оську с уважением. – Знаешь, а ты, пожалуй, прав, так будет намного лучше.

– Конечно, я прав, – Оська уже сполз с кресла и теперь энергично приседал. – Знаешь, сколько легенд я переписал, когда был учеником шамана?

– Ты был учеником шамана? – удивился Алан. – Когда все это закончится и мы отправимся в море на рыбалку...

– Я буду развлекать вас историями из моей жизни, да, Алан-балан? – хитро прищурился шут. – Мы, как старушки, расскажем друг другу наши маленькие секретики, – тоненько захихикал он и, показав Алану язык, нырнул в лаз для тау. – Рука тоже ржал, когда братец Чех ему сказки рассказывал! – раздался его голос откуда-то из-под земли. – А потом плакал!

–Трепло,– прошептал Алвис, щурясь на свет. – Кир Алан, у вас ничего не выйдет.

– Алвис…– Алан сел на кровать и приложил ладонь ко лбу Искореняющего. – Температура не выше тридцати восьми. Плохо, – пробормотал он по-русски. – Леонардо, погрей бульон.

Художник поставил на треногу медный чайник, зажег под ним свечи и осторожно налил из кувшина густую жидкость. Алвис следил за ним сквозь опущенные ресницы, аромат бульона заставил желудок жалобно заныть, а рот - наполниться слюной.