— Пап? — спросил я. Кто-то должен сказать мне, как Сара.

Его нижняя губа дрожала. Мой желудок ухнул вниз. Я никогда не видел своего отца плачущим. Он был сильным солдатом. Его выражение лица всегда оставалось бесстрастным.

— Эш... Сара умерла, — сказал отец. — Она не смогла.

Ноги моей матери пошатнулись, и Миллер рванул вперед, чтобы помочь отцу поймать ее.

Кап.

Кап.

Кап.

По окнам начала стекать вода. Затем они разбились. Комната наполнялась водой с невероятной скоростью.

Я наблюдал, как мои мама, папа и брат сражались, когда вода накрывала их. Я наблюдал, как их тела дергались, когда они глотали воду вместо воздуха. В конце концов все они замерли.

Я утонул последним.

Затем снова открыл глаза. Я был сухим. Я был в объятиях ткани.

Я проснулся в маленькой палате, обитой войлоком. Все было черно-белым. В углу лежала девочка лицом вниз.

— Сара? — спросил я. — Сара? — я подбежал к ней и опустился на колени, не в состоянии перевернуть ее из-за смирительной рубашки.

Я опустился ниже, толкая Сару плечом, пока она не повернулась.

Но это была не Сара. Девушка была яркой, несмотря на тусклость всего остального. Красивая девушка с карими газами и огненно-рыжими волосами. И она была мертва.

— Не можешь уснуть? — спросила Бёрд, когда я лежал с открытыми глазами. Сны были нечастными, но время от времени они всплывали на поверхность, как подсознательное напоминание. Они не позволяли мне ничего забыть. Чувство вины отчаянно пыталось цепляться за меня.

— Не позволяй мне нарушать твой сон.

— Нет, я уже проснулась. — Берд положила подбородок мне на грудь.

— Я хорошо сплю, — сказал я, почти защищаясь.

— Я знаю. Хотя иногда ты дергаешься во сне. Кошмары?

Я не хотел рассказывать ей, что с тех пор как начались наши отношения, у меня были кошмары о ее смерти, как предупреждение держаться от нее подальше.

— Я не очень много помню.

— Хм... — сказала Бёрд, как будто не была уверена, верить ли мне.

Она провела пальцами по моей футболке. Ее игривое прикосновение было на вкус как сахарная вата. Мои ощущения были усилены с тех пор как я перестал принимать лекарства.

— Твои пальцы холодные. — Я схватил ее за руку и обернул вокруг нее свою.

Мы лежали в тишине еще немного. Я видел ее слова, прежде чем понял их смысл. Красота сверкающих прозрачно-синих и бирюзовых волн иногда отвлекала меня от звука ее голоса.

— ... мне было пять. И моя мама оставила меня на маленькой детской площадке, что примыкала к нашей церкви. Она ушла буквально на пару минут, просто повесить ящик для пожертвований. Когда она вернулась, меня не было.

Я посмотрел ей в глаза, но она опустила взгляд на мою грудь, рисуя на ней воображаемые вихри кончиками пальцев.

— Пастор и мама начали искать меня, и она нашла меня не слишком поздно, блуждающей по тихому тротуару. Всю в крови. По-видимому, я даже не плакала. Мое лицо изуродовали. Я не помню ничего.

Она рассказывала мне историю своих шрамов.

Мое сочувствие быстро превратилось в гнев, так же как в ту ночь, когда эти куски дерьма пытались изнасиловать ее в переулке, я видел острые формы, напоминающие битое стекло. Я чувствовал на вкус что-то кислое. Я хотел вернуться во времени и причинить боль мерзавцу, который причинил боль Бёрд.

— Они нашли того, кто это сделал?

— Нет.

Я покачал головой в смятении. Я знал, что она не помнила этот момент, ведь каждый день она смотрела в зеркало, что было живым напоминанием произошедшего. Ее жизнь навсегда изменилась из-за случайного акта жестокости. Я хотел сказать ей, что она прекрасна, но, казалось, сказать ей это, будет преуменьшением. Ты не сможешь успокоить радугу, сказав, что она красочна, или сказав звезде, что она сияет. Иногда молчание говорит больше, чем слова.