Они шли по проспекту Павлина Виноградова. Это была главная улица. Кирпичные и деревянные тротуары тянулись здесь вдоль двухэтажных каменных домов, а середина была вымощена булыжником, на котором тускло поблескивали трамвайные рельсы. Справа дома расступились, открылась просторная площадь. Золотые купола собора вонзались в белесое небо. За собором и площадью мелькнула поверхность реки.

У магазина с вывеской «Церабкооп» стояла телега. Толстоногий битюг с медными бляхами на сбруе жевал овес из торбы, подвешенной к его морде. Грузчики в кожаных фартуках перетаскивали с телеги ящики и с грохотом бухали их в подвал.

Никита углядел в ящиках распластанную рыбу.

– Ты иди, – сказал Никита. – Я сейчас.

Ленька удивленно глянул на него, но пошел. Никита повернул к телеге.

Битюг посмотрел на него крупным, как слива, глазом, тряхнул головой и захрупал овсом. Никита быстро пробежал пальцами по доскам ящика, ища, которая послабее. Нашел, сильно дернул и потянул на себя. Доска противно скрипнула, подалась. Лошадь дернула головой и переступила ногами.

– Тихо ты, нестепенной! – прикрикнул грузчик.

Никита отдернул руку и присел за телегой. Грузчик поднял ящик и потащил к подвалу. Никита просунул руку между досками и нащупал шершавый от соли хвост рыбины. «Как раз к жареной картошке», – порадовался Никита.

И тут кто-то схватил его за руку. Он присел еще ниже и оглянулся. На него глядели круглые от испуга глаза Леньки.

– А ну брось! – прошипел Ленька и дернул за руку.

– Уйди, не мешай!

– Брось, говорю! – не отставал Ленька.

Ящик над их головами сдвинулся, и вместо него показалось усатое лицо.

– Держи! – зарычал грузчик.

– Тикаем! – шепнул Никита, и они рванули за угол на площадь.

– Сюда! – крикнул Ленька. Никита нырнул следом за ним в какую-то дыру забора.

Мимо протопали сапоги и стихли. Ленька тяжело дышал. Он посмотрел на Никиту и сказал:

– Ну и дурак же!

– Сам дурак… – сказал Никита, задыхаясь. – Полез под руку… Сейчас бы наша была!

– Я ворованное не ем! – сказал Ленька.

– Подумаешь, цаца… – Никита усмехнулся и сплюнул. – Тоже, видать, из этих. Из маменькиных деточек?

– Дурак ты! – сказал Ленька. – Ты у кого воровал?

Никита не понял.

– У кого?

– У своих, вот у кого! Эту треску по пайкам выдавать будут. И в столовку твоему отцу. Ты же у отца воровал! Вот у кого.

Никита оторопел.

– Врешь! – сказал он.

– Читать умеешь? Видел вывеска: «Церабкооп» – Центральный рабочий кооператив. Понял? У Советской власти ты воровал! Вот.

Ленька высунул голову в дыру между досок и махнул рукой:

– Пошли!

– Не пойду я к вам, – сказал Никита и отвернулся.

– Ладно, идем, – сказал Ленька.

Никита упрямо мотнул головой. Он представил себе, что Ленька рассказывает про него ребятам, Карпе, Володе. Представил презрительный смех Карпы и внимательный взгляд Володи. Бойскауты узнают… И Эрна.

– Нет, – сказал Никита, – не гожусь я для вас.

– Идем! – сказал Ленька и крепко взял Никиту за локоть. – Струсил, что ли? Эх ты, акробат!

– Очень нужно! – буркнул Никита и пошел рядом.

Ленька больше не вспоминал про рыбу. Он стал рассказывать Никите про комсомольскую коммуну, которую организовал его брат Володя.

– Она называется комсомольская «коммуна имени товарища Августа Бебеля», – оживленно говорил он, размахивая длинными руками, которые далеко высовывались из рукавов его рубашки. – У комсомольцев коммуна – это, как бы тебе сказать, это как наше общество Красных пинкертонов… Только для больших. Понял? Все общее. Все вместе! Контру бить – вместе, политграмоту изучать – тоже вместе.

– А вы там чего? Вы ж не комсомольцы, – спросил Никита.

– Мы с Карпой у них «детский сектор» называемся. Мы с ними политграмоту изучаем, в комсомольском клубе работаем. Карпа там самый главный артист, – объяснил Ленька.

– А этот Бебель, он кто? – снова спросил Никита.

– Август Бебель – знаменитый немецкий революционер, – сказал Ленька. – Про него знать надо. Он наш брат, из рабочих. Друг Вильгельма Либкнехта. Всю жизнь за социализм бился… Иногда, правда, допускал центристские перегибы, но в целом стоял на правильной политической платформе…