— Ну как, спихнули?

— Стантарт, четверка, — ответил Блинов и, увидев у окна Степу Академика, показал ему кулак.

Степа был бледен. Просемафорив Мише глазами, дескать, следуй за мной, Степа Академик с независимым видом продефилировал в другой конец коридора.

— Правда, что ли, сдал? — спросил он у Миши.

— Ага, сдал! — злорадно отозвался Блинов. — Держи карман шире! Ну и зловредные канальи попались. И, по-моему, чокнутые. Кстати, Степа, как твоя фамилия?

— Чаплыгин, а что?

— А почему Академиком зовут?

— Работаю я здесь, поэтому и академик. А ты что, рассказал им про наше знакомство? — дрогнувшим голосом поинтересовался Степа.

— Привет передал.

— А они что?

— Положили мы, говорят, прибор на твоего Степу Академика вместе с Аполлинарием Модестовичем. Вот так и сказали.

Степа задумчиво поскреб затылок и, решив, что под кличкой Академик его вряд ли знают в научных кругах, успокоился.

— Ты сам во всем виноват, — жестко сказал он. — Зачем ты поперся в эту аудиторию? Тебе велено было ждать у входа в здание — вот и ждал бы. Мы с Аполлинарием тебе другого преподавателя подготовили.

— Ни за что! — вскинув руки, бурно запротестовал Миша. — На сегодня хватит.

Степа оглянулся по сторонам и, убедившись, что никто их не слышит, поймал Мишу за галстук и, пригнув его голову, с жаром прошептал:

— Не валяй дурочку. Этот преподаватель наш человек. И он глухой.

— Глухой?! — не поверил Блинов.

— Как тетерев, — решительно подтвердил Степа Академик. — И тут самое главное, когда ты ему отвечаешь, не закрывай рта. Говори и говори…

— А что я ему буду говорить, — усмехнулся Миша, — если я три слова знаю: гуд бай да айм сорри. Ну еще о’кей и олл райт.

— И хватит! На разные лады повторяй эти слова, историю расскажи или сои какой-нибудь. Но главное — не молчи. И величай его по фамилии: товарищ Букин. Понял?

Степа Академик вызвался проводить Мишу в аудиторию, где глухой спец будет принимать экзамен. Не без робости Блинов перешагнул порог, по, отыскав глазами сморщенного старичка, на случай резкого похолодания прижавшегося к батарее, почувствовал необычайный прилив анергии. У старичка был вид, как будто его только что разбудили. Увидев Мишу, он поманил его к себе пальцем и, когда Блинов приблизился, величественно протянул ему руку.

— Какой язык? — почти не шамкая, спросил он.

— Английский, товарищ Букин! — громко отрапортовал Миша.

— Впрочем, неважно. — Старичок чуть было не признался в своей глухоте, но вовремя спохватился. — Начинайте.

Миша прилежно подсел к столу и, заглядывая в глаза преподавателя, сказал:

— Гуд бай, олл райт, о’кэй…

— Прекрасное произношение! — похвалил старичок.

— О’кэй, олл райт, гуд бай, — назидательно повторил Миша и, увидев, что глаза экзаменатора остались несокрушимыми, с удовольствием продолжил:

— Олл райт, гуд бай, о’кэй. Гуд бай, о’кэй, олл райт. Молчишь, дедуля. Но я ведь эдак и заговариваться начну. О’кэй, гуд бай, олл райт. А может, тебе лучше сказочку рассказать? Жили-были дед да баба, о’кэй жили! Ели кашу с молоком…

— Продолжайте, я весь внимание.

Миша вздрогнул: уже не прорезался ли слух у старикашки? Пошел на попятную:

— Гуд бай, олл райт, о’кэй…

Глаза экзаменатора оставались равнодушными. Лишь изредка, видимо, в такт своим думам, он барабанил пальцами по столу. А Миша — никто не поверит! — взмок от напряжения. Он рассказал старичку о своем детстве и отрочестве, о своей доходной и изнурительной работе, вспомнил пару приличных анекдотов и, наконец, перешел к песням. Миша был почти уверен, что один куплет каким-то образом проник в сознание старичка, потому что глаза его повлажнели и он, прервав Мишу, попросил:

— Это место еще раз.

Миша не мог отказать старичку в его просьбе и почти пропел:

— Где же папа, спрашивает мальчик, теребя в руках британский флаг, и стыдливо говорит японка — твой отец английский был моряк…

Но вот, наконец, настал момент, когда Мише вся эта процедура порядком надоела. Он не знал, о чем еще говорить. Да и устал, признаться.

— Долго ты еще меня будешь мучить, старая перечница? — из последних сил обратился он с монологом к глухому экзаменатору. — И что я тебе такого непоправимого сделал? Сидели бы сейчас в ресторане, я б тебе, дедуля, кефирчика купил и пил бы ты его столько, пока не обмарался. Пойдем, а? — Молчит. — Тут Мише на ум пришла детская считалка. — Эники, бэники, сухэ, дэма, огель, фогель, гумана, тики, пики, грамматики, граф.

— Еще раз, пожалуйста, — сказал старичок, жадно следя за губами Блинова.

— С удовольствием, товарищ Букин. Эники, бэники…

Когда истомившийся Степа Академик заглянул в аудиторию, то он увидел поразительную картину. Блинов и Букин сидели друг против друга, поочередно хлопали ладошками по своим и чужим коленям, очень ритмично выкрикивая:

— Эники, бэники, сухэ, дэма, огель, фогель, гумана, тики, пики, грамматики, граф! — И заразительно смеялись.

Степа тронул за плечо Букина, и тот вмиг посерьезнел.