– Я так понимаю, Николай Селиверстович, Вам о том, как умерла одна из ваших «шлюх», ничего не известно?

– Нахожусь в абсолютном неведении, - уверенно отвечал преступник, чуть сузив глаза, и не забыв придать лицу выражение крайней пренебрежительности.

– Однако, я, надеюсь, Вас не затруднит дать показания о том, что именно Вам известно по обстоятельствам дела, - настаивал офицер.

– Ни в коей мере, - не задумываясь согласился Раскатов, едва сдерживавшийся, чтобы не рассмеяться полицейским в лицо, - тем более, что мне и рассказывать-то особо нечего. Я ничего не знаю и, как вы правильно поняли, не понимаю.

– Тогда Вас допросит наш молодой сотрудник, - распорядился Кравцов, и обращаясь к Роману, уже на выходе из кабинета жестко «отрезал», - майор следуй за мной.

Лишь только они вышли, Бирюков достал протокол допроса свидетеля (именно такой статус теперь сохранялся за этим бандитом) и начал его заполнять. На все вопросы Раскатов давал недвусмысленные ответы. Проститутками он не заведовал, преступную деятельность не вел, никаких распоряжений кого-либо убивать не давал, и вообще, он являлся, чуть-ли не самым законопослушным и добропорядочным гражданином в этом большом и прекрасном городе. Вел абсолютно честный бизнес и пользовался авторитетом у населения, а то что его кто-то оговорил (да тем более мертвый), так что ж, такое может случиться, практически, с каждым. Важнее, по его мнению (с подсказки всезнающего адвоката), было запастись доказательствами, а уже потом склонять имя порядочного человека. На том дача показаний была благополучно закончена, и «папа» Коля, в сопровождении своего преданного защитника, покинул здание Управления МУРа.

В то время, как Бирюков записывал за, вдруг, ставшим словоохотливым владельцем ресторанного бизнеса, начальник убойного отдела и его подчиненный проследовали в сторону кабинета Кравцова. Лишь только захлопнулась дверь, руководитель начал подводить неутешительные итоги:

– Хорошо подготовились эти «мерзавцы» – «слили» Кафтанова и – «в воду концы». Ладно еще жертва умерла от пистолетного выстрела, а парнишка успел в этом абсолютно честно признаться. У нас теперь хоть «темного глухаря» не останется. Жаль, конечно, не удалось поднять «заказуху», но что поделать, такие у нас теперь в России законы – вера идет преступникам, а не потерпевшим, или свидетелям. В общем, дело нужно отправлять «земельникам» – в отдел по месту обнаружения трупа. Вам же, как-только уйдет Раскатов, необходимо будет допросить смотрителя из Царицынского заповедника, который уже прибыл и ожидает приема на вахте.

– Что ж, получается «заказчика» мы отпускаем?
– желая подтвердить услышанное переспросил очевидные вещи майор.

– У тебя есть другие, более весомые, предложения?
– удивился руководитель, расширяя удивленно глаза, - Ты предпочитаешь применить к нему третью или даже четвертую степень дознания (пытки и особо жестокие пытки), а потом, получив признательные показания, от которых, при своем адвокате, он все равно успешно откажется, начинать сразу готовиться в места не столь отдаленные? Это твоя основная задача? А как же твоя молодая жена? Думаешь она тебя из тюрьмы сможет дождаться? Сам должен уже понимать, что это вряд ли. Сколько уже таких случаев было. Нельзя в этом мире надеяться ни на кого. Ты верь человеку: без веры нельзя, но доверять повремени. Так-что мой тебе будет совет: «утрись» и работай спокойно дальше, не забывая оглядываться. Только так, в нашей профессии, можно удержаться на плаву и не «оступиться». Тем более, что в данном конкретном случае и расстраиваться-то особо нечего: преступление это раскрыто. А то что преступник помер, так на то воля Господа, а не наша. «Ему удалось избежать правосудия земного, но не смог он избежать кары небесной», - слова, кажется, Оливера Кромвеля, а он, как известно, был человек не глупый и отлично знал свое дело.

Старший оперуполномоченный выслушал эти нравоучения молча, не прерывая своего непосредственного начальника. Он выразил лишь-только одно, и то только тогда, когда Кравцов, наговорившись, закончил:

– А жена мне не изменит, она меня до безумия любит, да и потом, она прекрасно знает, что не менее важно, что месть моя, в этом случае, будет очень жестока. Убью одним словом и – будь, что будет: Бог мне судья.

– Ты это брось… - начал было Виктор Иванович, но тут позвонили с поста на вахте и спросили разрешения на пропуск смотрителя, пояснив, что первые посетители покинули пределы здания МУРа.

Подтвердив согласие на проход этого визитера, руководитель кивнул старшему «оперу»:

– Все майор, иди занимайся. Надеюсь уж со стопроцентным свидетелем вы справиться сможете и вытяните из него все, что только можно о нашем «Губителе». Как закончите, сразу же занимайтесь засветившейся дважды машиной, да и это только в том случае, если не появится ничего интересного из беседы с этим неожиданным «гостем». Я бы сам поприсутствовал с вами, но мне нужно срочно отъехать по одному очень важному делу, так что полностью полагаюсь на твой опыт и рассудительность.

«Ага, делу? Домой ты поедешь, на диванчике поваляться. Это ты молодым втирай эту «хрень», я же тебя знаю, словно облупленного. Благо, не первый год работаем вместе», - подумал про себя старший сыщик, вслух же промолвил:

– Не переживайте, товарищ полковник, сделаем все в лучшем виде, как и всегда.

– Иди уж, майор, знаю я ваше «как и всегда», - махнул рукою начальник, своим жестом ясно давая понять, что разговор закончен и Роман может быть совершенно свободен.

Тот вышел в коридор и прямиком направился к кабинету, где его должен был ждать молодой лейтенант. Войдя в помещение, он сразу же вопрошал:

– Ну что он сказал? Ничего не знаю, не понимаю? Так наверное, да?

– Точно, - стыдливо признался Никита, опустив низко голову, и будто бы себя чувствуя в том виноватым, - а чего я мог сделать? С ним «всю дорогу» просидел адвокат. Пришлось документировать каждое слово, ничего не поменяв, и не прибавив.

– Не переживай, - печально заметил старослужащий офицер, делая свое лицо крайне недоброжелательным, - привыкай – это служба. Еще и не с такой несправедливостью придется столкнуться. Главное не показывать этим «мразям», что мы идем на их поводу. Пусть считают себя непобедимыми, но время придет, и спесь с них слетит, как с миленьких – никуда они, на «хер», не денутся.