Тамара открывает глаза и видит радистку. Мария стоит перед Шверером навытяжку в пестром шелковом платье. Где Тамара видела это платье раньше? Да ведь это же ее собственное, Тамарино платье!..

— Агент Жукова, — нарочно громко, растягивая слова, говорит Шверер. — За прилежное выполнение задания германского командования, выразившееся в организации вызова и захвата специального самолета Брянского фронта с крупным сотрудником русского разведцентра, фюрер награждает вас медалью! Вам предоставляется отпуск для поездки в Европу!

«Самолет, разведцентр, Брянский фронт… — сознание с трудом воспринимает это. — Может быть, они действительно что-нибудь узнали о выброске группы? Но как удалось Марии вызвать самолет? Она же не знает контрольной фразы…»

— Подойдите к ней ближе, — донесся до слуха шепот Шверера. — Скажите, чтобы она прекратила молчанку.

Мария сделала несколько робких шагов вперед, наклонилась над Тамарой.

— Томочка, что с тобой сделалось?.. Покорись, Томочка, ведь сила у них! До Волги уже дошли. И знают они все про группу…

Прямо над головой Тамары болтался черный с белым ободком крестик, прикрепленный к ее, Тамариному платью, к тому самому, в котором она была тогда, в последний день, с Виктором.

— Покорись, Томочка. Жизнь сохранишь, — журчал вкрадчивый шепот Марии.

Ее аккуратная прическа, густо припудренное лицо, подрисованные глаза, выщипанные брови, подкрашенные губы — все это неожиданно четко встало перед Тамарой, и ей вдруг до тошноты захотелось плюнуть в это чужое, неприятное лицо. Но тут же родилось опасение: «А если им все-таки что-то известно? Начнут снова бить, сил осталось мало… их надо беречь… Только молчанием сможет она помочь группе…»

— Хорошо, я согласна, — тихо прошептала Тамара, с трудом шевеля искусанным языком.

— Отнесите ее наверх! — крикнул Шверер. — Пусть ототрут ей морду и вообще приведут в человеческий вид!

Машина остановилась у обсыпанной золотым осенним багрянцем рощи. Шверер и Банфельди сошли на обочину, развернули карту.

— Здесь! — крикнул Банфельди и махнул рукой. Наблюдавшие за ним из кузова второй, грузовой машины солдаты открыли борт и опустили на землю что-то завернутое в брезент.

Шверер подошел к брезенту и ударил по нему ногой. Брезент шевельнулся, и послышался слабый стон.

— Встать! — заорал Шверер, и лицо его задергалось в истерическом тике.

Солдаты подскочили к брезенту, быстро раскатали его и поставили на ноги человека. Прикрыв глаза рукой от яркого осеннего солнца, человек нетвердо стоял на ногах, пошатываясь из стороны в сторону.

Это была Тамара.

— Ну, показывай! — крикнул Шверер.

Качнувшись, Тамара медленно, с трудом побрела к лесу. Шверер, Банфельди, Урбан и солдаты двинулись за ней.

Посветлевший сентябрьский лес, полыхал бездымным огнем. Румянились рябины, стыдливо рдел осинник, лимонным пожаром занялись березы. Ярко-красными языками пламени бились на ветру клены. Не слышно было в лесу зеленого шума — только жалобно шелестела поблекшая листва да среди поредевших вершин деревьев завывал холодный ветер.

Тамара брела, спотыкаясь о корни, тяжело переставляя ноги. Она могла бы идти и быстрее — силы еще были, но это нарушило бы задуманный план.

Гитлеровцы требовали от Тамары одного: показать место, где зарыт ее парашют. Они надеялись найти там опознавательные посадочные знаки и хоть какое-нибудь упоминание о месте и времени высадки группы.

Шверер очень рассчитывал на эту поездку. Он знал, что, не добыв от Тамары никаких дополнительных сведений, ему лучше совсем не возвращаться в Алексеевку. В последнее время партизанские диверсии в районе становились все более дерзкими. Был сожжен еще один продовольственный склад, партизаны пустили под откос несколько направлявшихся на фронт эшелонов. Подпольный райком незримо властвовал надо всей территорией его, Шверера, района. И сломить сопротивление этой упрямой, сделанной из железа и камня русской было единственным шансом подполковника Шверера на то, чтобы блистательно начатая в эту войну карьера не оборвалась так глупо в этой проклятой Алексеевке. Надо заставить ее заговорить!

О готовящейся высадке диверсионной группы уже знают там, наверху, из показаний Жуковой. Если Шверер прозевает ее именно сейчас, накануне нового наступления, если он позволит русским диверсантам орудовать в тылу немецких войск, ему этого не простят. Тогда останется только одно — пустить себе пулю в лоб…

Тамара остановилась у сломанной березы.

— Я устала, я должна отдохнуть, — тихо сказала она. Говорить громко Тамара не могла: нестерпимо болел искусанный во время пыток язык.

Шверер ударил хлыстом по голенищу сапога.