Море было тихим, и дорожка от нее тянулась вдаль темных вод, будто ночная хозяйка звала куда-то. Просто встань на дорожку, просто пойди. Ты же можешь!

Йен подождал, пока капитан, шатаясь от усталости, уберется в надстройку. Подошел к Нивену, уселся рядом и легонько толкнул в плечо. Тот спал по-человечески, опасений не внушал, но и просыпаться не спешил. Йен толкнул еще раз.

Нивен медленно сел, уставился внимательно, пристально, снова без выражения. И выглядел так, будто не спал вовсе, будто его не разбудили. Все та же серая безразличная статуя.

— Слушай, — заговорил Йен. — Ты ведь знаешь все эти легенды, да? Про Мертвых, про… — собрался с силами, потому что это имя давалось непросто. — Про Затхэ?

— Про Мертвых, — дернул плечом Нивен, продолжая пристально глядеть в глаза, — все знают.

— А я вот — нет. Расскажи, — попросил Йен. — Может, я что-то пойму тогда. Может, что-то…

Вспомню.

Он хотел сказать “вспомню”. Но не смог. Он — не вот эта штука с чихающим именем. Он — Шаайенн, младший принц Даара. Он был им всегда. Он будет им всегда. Что бы там ни говорили всякие глупые ведьмы, что бы там не лезло из него наружу, и сколько бы у этого, лезущего, ни было рогов.

— Что ты хочешь знать? — спросил Нивен, и Йен искренне удивился: эльф готов был говорить.

— Для начала что-то конкретнее, чем слово “Мертвые”.

— Богиня света — Сорэн, — принялся перечислять Нивен. — Бог тьмы — Лаэф. Начинали все войны. Подначивали младших. Завершили последнюю. Убили друг друга. Больше нет света и тьмы.

— Сейчас темно, — глубокомысленно отметил Йен.

— Нет добра и зла, — объяснил Нивен. — Всё серое.

— А младшие?

— Война, — сказал Нивен, — Охота. Любовь. Смерть.

— Был бог смерти? — выгнул бровь Йен. — И он умер?

Нивен неопределенно пожал плечами.

— Но это странно, — сказал Йен. — Он же бог смерти! Как можно убить бога смерти? Заставить жить что ли?

— Или сильно убить, — предположил Нивен. — Чтоб совсем.

***

“Ты смотри, — подумал Ух’эр. — Какие мы любознательные… Узнаю тебя, Затхэ. Твое недоверие, твою манеру придираться, искать во всем суть, а потом, найдя ее, обязательно попытаться высмеять… Последнему ты научился у меня...”

Ему было больно. Впервые за многие века — едва заметной иглой боль чувствовалась где-то там, где у людей было сердце, а у него — гниющий сгусток тумана.

Он не знал, почему.

Впрочем, он был из тех, кто врал всем, но не себе, потому довольно скоро разобрался с мнимым неведением. Ему было больно от слов “заставить жить”. Когда-то он жил, совсем немного, но по-настоящему. И с тех пор ему стало гораздо понятнее, как это, — умирать.

***

Нивен молчал, думая о своем, волны шептали колыбельную, и Йен, прислонившись к надстройке, понемногу засыпал. Сначала он все еще плыл на корабле. Потом — летел на виверне, но неспешно, над снежными вершинами, над бликующими снегами. И ветер что-то шептал…

Но нет: это были волны.

Он открыл было глаза, те сомкнулись вновь.

Ему снился отец, и отец будто бы хотел попросить прощения. Он не был таким, как всегда. Он не был собой. Он был… Дэшон? Да, к черту, подумал Йен. Хоть Дэшон. Даарен-то давно говорил, что он мне не отец. Мне никто не отец, если верить легендам.

Я — один.

У меня нет никого. Ни отца, ни брата, ни богов — те мертвы. Да даже если были бы живы…

…“Сорэн” — всплыло в памяти. Четкое, твердое, рычащее “р” посреди. Белоснежный обелиск в лучах Ирхана. “Лаэф” — призрачная мгла, мягкий шепот теней, пристальный взгляд Эрхайзы…

Даже если были бы живы — они предали. Они бросили. Они испугались и оттолкнули. И они, и люди, все, все! Он один, он совсем один, никому не сын, не брат, не друг. Он — чудовище. Они сделали его чудовищем! Ну что ж, все заплатят. Они заплатят.

Вместе с воспоминанием его захлестнула волна боли. И еще одна, и еще. И с каждой волной приходили имена. Как удар, как пощечина. Заррэт. Тэхэ. Эйра. Ух’эр.

Убить. Всех.

И насекомые, что путаются под их ногами, что посмели поднять на него…

…Он резко сел, судорожно хватая ртом воздух.

Судно шло вперед — капитан уже вернулся на весла, ему помогал эльф. Впереди виднелся берег. Но рассмотреть его Йен пока не мог — перед глазами плыло, он все еще отходил от кошмара. Что-то страшное приснилось, что-то очень нехорошее. Огромное, важное, но такое нехорошее, что вспоминать не хотелось. Дышалось трудно — из груди рвались хрипы, а через мгновение он понял: это не хрипы, это рык.

Он рычит.

Эльф покосился через плечо. Ничерта видно под капюшоном, но он точно услышал. С его-то ушами и не услышать…