– Она отравила мужа?

– Таково обвинение.

– Ты привел меня сюда, чтобы познакомить с убийцей?

– Покушение на убийство. Не знаю. Ты знаешь, что мне нравится, - ответил офицер Купер.
– И она мне нравится. Что-то в ней есть. Хочешь познакомиться?

– С русской невестой-по-почте, которая пыталась убить мужа? Конечно, я хочу с ней познакомиться.

Этот день набирал обороты.

– У меня нет никаких поводов впускать тебя сюда, так что, если кто-нибудь спросит, соври и скажи, что ты ее переводчик или что-то в этом роде.

– Da, - ответил он на русском.
– Моё судно на воздушной подушке полно угрей.

– Что бы ты там ни сказал, - ответил Купер и кивнул.
– У тебя есть десять минут, прежде чем мне придется вытаскивать тебя обратно. Удачи.

Кингсли пожал руку Куперу. Они познакомились на вечеринке, и Купер утверждал, что он настолько хороший сабмиссив, что смог бы узнать доминатрикс из пяти женщин лишь по одному ее голосу.
– Чтобы узнать домину, нужен саб, - сказал он. И сейчас они узнают был ли он прав.

В камере на серой металлической скамье сидела женщина. Она сидела спиной к двери и не обернулась, когда Купер впустил Кингсли в камеру.

Купер оставил их наедине.

Со спины он заметил, что ее темные волосы были стильно уложены, и она была в дизайнерской одежде. Он обошел скамейку, встал перед ней и заметил, что женщина смотрит в угол камеры, отказываясь встречаться с ним взглядом.

– Меня зовут Кингсли, - произнес он на русском. Если его мастерство и удивило ее, она не выдала этого, даже не моргнув.
– Ты Ирина Жирова.

– Харрис, - ответила она с акцентом на английском.
– Я замужем.

– Слышал, кто-то пытался отравить твоего мужа.

– Я плохой повар. Его желудок отреагировал слишком бурно.

Интересный ответ. Кингсли изучал ее, пока она изучала свой маникюр. У нее был элегантный профиль, несомненно, русский, несомненно, красивый. Но ее губы были плотно сжаты, словно она не улыбалась так долго, что губы окостенели и превратились в бледную твердую полоску горечи.

– И часто у твоего мужа такие реакции?

Ирина посмотрела на него и затем отвела взгляд, не сказав ни слова.

– Я не из полиции, - продолжал Кингсли.
– Я не адвокат. Я не переводчик.

– Кто ты?
– спросила она по-русски, наконец встретившись с ним взглядом.

– Друг, - ответил он.
– Если тебе нужен друг.

– Мне нужен адвокат.

– Я могу помочь с адвокатом. Расскажи больше о реакции твоего мужа.

Она склонила голову набок, стараясь выглядеть невинной.
– Он мужчина. Они все слишком остро реагируют. Мужчина, которого ты никогда не видела, улыбается, и вот ты спишь с ним. Неправильно утюжишь его вещи, поэтому ненавидишь его. Плохо готовишь еду и травишь его.

– Похоже твоему мужу не помешает немного яда.

– Ему не помешает много яда.

Ее голос был жестким и холодным. Пока она говорила, ее темные глаза сияли словно искры, высекаемые из кремня. Злость курсировала по ее телу вплоть до кончиков пальцев на ногах. С этим можно работать.

Кингсли опустился перед ней на колени. Ее глаза распахнулись от удивления, но она не возражала. У нее не было проблем с мужчинами на коленях перед ней, и это был хороший знак.

– Ты отравила его? – задал вопрос Кингсли, изучая ее лицо и шею.

– Я не хотела, чтобы он трахал меня, - прошептала она. – А если он болеет, то не трахает меня. Я хотела, чтобы он заболел. Вот и все.

– Большинство моих знакомых жен любят, когда их трахают мужья.

– Эти жены не замужем за моим мужем.

Он поднял руку и убрал волосы с ее шеи. Она закрыла глаза, когда Кингсли осмотрел четыре маленьких черных синяка, которые портили безупречную кожу под линией волос.

Кингсли расположил ладонь так, чтобы кончики его пальцев совпадали с синяками.
– Он пытался задушить тебя. Это было в постели или вне ее?

– Он делает это постоянно, - прошептала она.
– Думаю... однажды он убьет меня.

– Почему ты остаешься с ним?

– Я не гражданка страны, - ответила она.
– Пока нет. Я лучше умру, чем вернусь в Россию. Мой отец хуже моего мужа.

Кингсли тяжело выдохнул.

– Какой у тебя рост?
– спросил он. Ирина озадаченно посмотрела на него.

– Пять футов и десять дюймов[14].

– Ты очень сильная?

– Сильнее, чем кажусь.

– В это я верю. Что бы ты почувствовала, если бы я поцеловал носок твоей туфли?