Кингсли встал и обошел стол.

– Я скажу тебе кое-что, и пусть это останется между нами. Это не всегда будет секретом, но сейчас это так.

– Что?
– спросила она.

– В отеле я сказал тебе, что знаю садиста мирового класса, который может рассечь сигарету надвое кончиком кнута. Но что я тебе не сказал, так это то, что он тоже католический священник. Посмотри мне в глаза, Сэм.

Она посмотрела ему в глаза, как было приказано.

– Всегда есть что-то, - произнес Кингсли.

– Хорошо, - ответила она и сделала глубокий вдох.
– Я посмотрю еще раз. Чем ты собираешься заняться?

– Ничем из того, что тебе нужно знать, - ответил он.

– Ни намека?

– Начинается на С, - ответил Кингсли.

– Свидание? Собеседование? Секс... анальный? Они начинаются на С.

– Я собираюсь кое-кого пригласить на свидание. Увидимся позже, - попрощался он и выпрямился. Рубцы сегодня болезненно натягивались.

– Ты в порядке?

– Конечно.

– Я видела, как ты поморщился. Тебе больно?

– Не беспокойся обо мне.
– Он пригрозил ей пальцем.
– Как только у тебя появится эта привычка, ты не сможешь остановиться.

– Это тебя беспокоит, верно?

Кингсли поднял руки и начал загибать пальцы, пока говорил.

– Один. Мои родители погибли в железнодорожной катастрофе, когда мне было четырнадцать. Два. Моя сестра покончила с собой, когда мне было семнадцать, вскоре после того, как вышла замуж за мужчину, которого я любил. Три. Я убивал людей для секретной организации внутри французского правительства. Четыре. Я разозлил опасных людей с хорошей памятью. Пять. Мой самый близкий друг - католический священник, вышеупомянутый садист, который влюблен в девушку из своего прихода, чей отец имеет судимость длиной с твою ногу и некоторые очень мерзкие связи с мафией. И это, Сэм, только начало списка причин, по которым тебе стоит беспокоиться обо мне.

– Шесть. Тебе больно.

– У меня старая рана, которая медленно заживает. Не о чем волноваться. Я не стою волнения. Так что, не волнуйся.

– Тебе надо показаться врачу.

– Ненавижу врачей.

– Мне плевать. Все равно сходи.

– Ты забываешь, что я твой босс. Не наоборот.

– И я твой ассистент. Я помогаю тебе. Тебе нужно обратиться к врачу.

– Я ухожу. Прощай.
– Проходя мимо, он похлопал ее по плечу.

– Я записываю тебя на прием к врачу, - крикнула она ему вслед.

Кингсли остановился в дверях, развернулся и подошел к ней.

– Ты нарушаешь субординацию, - сказал он.

– Ты нанял меня, чтобы я помогла тебе, - заупрямилась она и уставилась на него своими яркими глазами.
– Позволь помочь.

Кингсли сел на край стола и посмотрел на нее.

– Я могу ориентироваться по планетам, используя твой нос в качестве секстанта, - сказал он, щелкнув по его кончику.
– Такой он правильной формы.

– Это единственная правильная часть меня. А теперь прекрати отвлекать и скажи, чем я могу тебе помочь.

– Перестать так одеваться.

– Я одеваюсь, как мужчина. Я не буду извинятся. Я ощущаю себя не в своей тарелке в юбках и платьях. Понятно?

– Мне все равно. Мне даже все равно, если я никогда не увижу тебя в платье или в юбке, пока я жив.
– Он указал рукой на свои джинсы, и футболку, и пиджак.
– Но ты одеваешься лучше меня, а я твой работодатель. Ты должна поумерить пыл.

– Может, это тебе стоит поддать жару?

– Поддать жару?

– Ты сказал, что хочешь быть королем своего королевства, верно? Тогда ты должен одеваться соответственно.

– Мне придется надеть цилиндр и фрак, чтобы затмить тебя.

Она приподняла голову и оглядела его с головы до ног.

– Ты будешь потрясающе выглядеть в смокинге.

– Думаешь?

– Мне нравятся сексуальные французские пингвины, - произнесла она.

– Я ухожу.

– Bon voyage, - ответила она.
– Я назначу прием.

– Никаких врачей, - повторил он.

– Я говорила о портном.

Кингсли с улыбкой на лице покидал Сэм. Улыбка поблекла, когда он вышел из дома. Его водитель, Джиа, ждала в машине, но он отпустил ее, сказав, что сегодня прогуляется пешком. В конце концов сегодня был прекрасный майский день. Прогулка пойдет ему на пользу. Безусловно, настоящая причина, почему он не хотел, чтобы Джиа отвезла его, была в том, что ему не хотелось, чтобы кто-либо знал, куда был его путь. Он прошел четыре квартала и поймал такси. Он все еще не мог поверить, что Сорен уговорил его на это. Он не принадлежал Сорену с семнадцати лет, и все же, вот он, следует приказам Сорена, словно эти одиннадцать лет были одиннадцатью днями. Прошло столько времени с тех пор, когда он чувствовал себя таким значимым для кого-то, вне зависимости живым или мертвым он был, и мужчина не мог не отступить, когда Сорен заставил его прийти сюда.

Такси остановилось возле двухэтажного Бруклинского дома из красного кирпича, и ничто не выделяло его, кроме медной таблички на парадной двери. Он остановился на ступеньках и услышал рев двигателя итальянского мотоцикла. Ну, конечно. Конечно, он будет здесь.

– Я же говорил, что сделаю это, - обратился Кингсли к Сорену, когда тот снял шлем и ступил на тротуар.
– Тебе не обязательно нянчиться со мной.

– Я не нянчусь с тобой, и я знаю, когда ты говоришь, что сделаешь, ты делаешь это.