— Что ж, будем выручать, — сказал Морозов. — От паутов. А вот насчет действий — надо поразмыслить.

Иринарх на радостях тяпнул третью. И четвертую.

— Идите отдыхать, Иринарх Артемьич, — сказал Морозов. — А завтра к вечеру милости прошу. Рекомендую, — напрямик, но вежливо добавил он, — ограничить себя, вам предстоит серьезное дело.

Иринарх понял. Он завалился в Гостином дворе на Никольской на сутки, проснулся свежим и пришел на другой день к Морозовым трезвый, выспавшийся и готовый к разговору. Увидя в обширном кабинете немалое общество, смешался было, хотя знал почти всех собравшихся: кроме хозяина молодой и крутолобый, с задумчивым лицом и живыми, улыбающимися глазами сын его Савва, студент еще, и брат его Сергей, модно одетый и чуток высокомерный, и чернобородый энергичный племянник Тимофея Саввича, друг Саввы, хоть и постарше его, Викула, и отец его Елисей Саввич, похожий на священника, с длинной старообрядческой бородой и суровым взглядом, а в уголочке в скромной пиджачной паре долгобородый, с задумчиво-сосредоточенным лицом Павел Михайлович Третьяков, с ним рядом купец Солодовников Козьма Терентьевич, богач, у которого газеты и типография, и благотворитель, а сам из раскольников, но добрейшей души человек, в библиотеке бутинской даренные им книги — стихи Кольцова, а еще с рисунками про всех людей на Земле, — пролистал-полюбопытствовал Иринарх, очень даже интересно!

Был Иринарх рад-радешенек, что отговорил себя «зарядиться» перед уходом в «Саратове», у «Арсентьича» в Черкасском переулке или у «Егорова» в Охотном ряду, что он достойно представляет фирму своего знаменитого брата.

— Иринарх Артемьевич, мы тут письмо составили в адрес генерал-губернатора Восточной Сибири его высокопревосходительства Анучина и уже уведомили его телеграммой о нашей просьбе. Мы, Морозовы, и с нами представители двадцати двух известнейших московских фирм поставили под петицией свои подписи. Савва Тимофеевич, извольте зачитать.

У Саввы голос звучный, красивый, ну, думал Иринарх, толи как у попа, го ли как у актера хорошего.

«Ваше Высокопревосходительство. Ведя двадцать лет сношения с Торговым домом братьев Бутиных, который, вследствие несчастных и от него не зависящих обстоятельств, попал под администрацию, учрежденную в Иркутске, причем местными кредиторами бывший распорядитель дел оного устранен от распоряжения делами, мы, нижеподписавшиеся московские кредиторы означенного дома, зная многолетнюю безукоризненную деятельность Бутина, избираем его в число администраторов по делам Торгового дома братьев Бутиных, о чем почтительнейше заявляем Вашему Высокопревосходительству и всепокорнейше просим оказать Ваше милостивое и высокое покровительство ему, Бутину, как коммерсанту, имеющему обширную и полезную деятельность для вверенного Вашему Высокопревосходительству края».

Ну, мысленно потирал руки Иринарх, ну молодчаги, господа московские, крепко составлена бумаженция, теперь за нас сам генерал-губернатор, жахнем по разбойнику Хаминову и всей своре. Сейчас обмыть тую бумагу, али Иркутска дождаться?

Решил дождаться Иркутска, хотя и тянуло к любезнейшему Лопашеву на Варварку, в его «Русскую избу», и мчал домой, не жалея лошадей от станка до станка.

Приехав в Иркутск и узнав, что Бутин в Верхнеудинске, Иринарх не стал медлить: тут же отправился в Белый дом на набережную Ангары, в резиденцию генерал-губернатора, где у братца был знакомый столоначальник, не раз в компании с господином Полу-штофовым обсуждавший с ним сложные дела и события.

— Нестор Мелентьевич, Богом прошу, прямо в руки его высо-превосходительства, чтоб без волокиты.

— Будьте покойны, Иринарх Артемьич, мы что, без понятиев! Ну как там в Москве, повеселились да почудили?

— Какой там! Сами знаете, какие у нас неприятности!

— Знаем-с, — чиновник оглянулся, нет ли кого поблизости. — Иван-то Степанович надысь к его превосходительству подкатывался, полчаса у него просидел... Разумеете?

— Ах ты, жиган ловконогий! Обошел!

Анучин на письмо из Москвы не ответил. Чиновники из его окружения вели себя уклончиво-неприязненно. Хаминов и его компания продолжали растаскивать фирму по бревнышкам да камушкам. Бутин дал отчаянную телеграмму Морозовым. Ответ пришел через сутки: «Ждите наших поверенных с полномочиями Москвы».

Ранним утром, спустя неделю Бутин проснулся от легкого стука в дверь.

— Михаил Дмитриевич, приехали! — громкий взволнованный, с подсвистом шепот Фалилеева.

Бутин одевался особенно тщательно, — привык за собой следить и дома, и в пути, и в Петербурге, и в Нерчинске, и на приеме у губернатора, и перед рабочими отдаленного прииска, но без изыска и модничанья, не то что молодой Стрекаловский, однако в сюртуке без морщинки, брюках, чуть суженных у щиколотки, в жилете черного атласа и наисвежайшей белой сорочке с шелковым галстуком выглядел элегантно, представительно и вместе с тем ничуть не вызывающе. Костюм современного состоятельного делового человека.

Внизу, в конторе, в широких кожаных креслах расположились трое. Осипова среди них не было, — его квадратную фигуру он бы тотчас узнал!

Первым поднялся с кресла тощий, рыжеватый и горбоносый господин в летах:

дело вутиных

— Присяжный поверенный округа Московской судебной палаты Борис Борисович Блюменталь.

За ним, склонив лысую, несмотря на молодость, шишковатую голову, так что резко вычертились мохнатые гусеницы бровей, кратко и сухо доложил о себе второй господин:

— Присяжный поверенный Звонников.

Третий, высокий, с роскошной шапкой кудрявых темных волос и с холодным взглядом небольших угольных глазок, чуточку картавя, но отчетливо вымолвил:

— Михельсон, кандидат прав. Лев Александрович Михельсон.

Все они были москвичи, представляли московских кредиторов.

Значит, и Морозовых. Не может быть, чтобы Тимофей Саввич, Викула Елисеевич и молодой Савва не сказали им о своем отношении к делу. Возможно, и с Осиповым эти трое снеслись. Так думалось Бутину в эти скороспешные минуты. А повеяло от всех троих чуждостью, холодком. Очень — от Звонникова. Да и от кудрявого Михельсона. У сонливо-болезненного Блюменталя определенно вид безучастного, скучающего, отстраненного от всего света человека.